Они уже доедали ужин, а солнце почти совсем зашло, и небо
начинало темнеть, когда в патио прибежал молодой загорелый боец в
кольчуге, но без шлема. Меч в ножнах болтался у него на поясе. Этот
человек, вероятно, пользовался большим доверием у дона Карлоса, во
всяком случае, он беспрепятственно подошел прямо к нему и быстро
что-то доложил на испанском. Хозяин поделился услышанным и с
гостями:
— Плохие новости, друзья мои. Сарацины направляются сюда. Но,
мой разведчик сообщает, что это не армия Бейбарса, а какой-то
отдельный отряд. Мы даже не знаем точно, кто это. Может, какой-то
из мелких сарацинских правителей, которому Бейбарс пожаловал эти
угодья, собрал отряд, чтобы завладеть подаренными наделами, а,
может быть, что это просто явились мародеры, ищущие добычу. Но, все
равно, дело плохо, а опасность велика. Их достаточно много, пара
сотен, и они легко могут перегородить выход из моего ущелья. А
потому, если вы желаете уехать, то это пока еще возможно. Наверное,
если поедете прямо сейчас, то все еще успеете проскочить мимо них.
Разумеется, если поторопитесь. У меня же все еще есть надежда, что
эти сарацины тоже, как и другие до них, не найдут тропу в мой
манор, а пройдут мимо.
Родимцев подумал, что раз этот гостеприимный хозяин внезапно
предлагает уезжать, то, наверняка, знает, что говорит. Гриша уже
хотел согласиться и немедленно начать собираться, как вдруг Бертран
выпалил:
— Мессир, я уже сказал вам, что моим мечом вы можете располагать
против нехристей, пока я здесь. А я происхожу из старинного рода де
Луарков и слов на ветер не бросаю. И я не склонен убегать от врагов
при малейшей опасности. Да это было бы просто не благородно и
бесчестно с моей стороны, особенно после того, как вы предоставили
нам кров и пищу. И мои слова остаются в силе. Я буду защищать всех
тех бедных христиан, которых вы приютили, вместе с вами, пусть даже
до последней капли моей крови.
Монах внимательно посмотрел на рыцаря и тоже неожиданно
сказал:
— Благословение Господне на вашей стороне, дон Карлос. Ибо вы
защищаете бедных и слабых. Я останусь и буду молиться за вас и
ваших воинов. И да поможет вам победить моя молитва.
И Родимцеву надо было что-то сказать, чтобы не прослыть трусом и
не потерять лицо, но он не знал, что. Ведь больше всего он
беспокоился даже не за себя, а за Адельгейду.