Кое-как Адельгейду удалось утешить. Она перестала плакать. И они
подошли к башне с воротами. Родимцев постучался в небольшую
деревянную дверь калитки, сделанной в одной из створок больших
монастырских ворот, окованных железом. Дверь была заперта, и им
пришлось ждать довольно долго, пока открылось маленькое
зарешеченное окошечко в калитке, и оттуда показалось лицо
привратника.
Он окинул прибывших взглядом серых глаз из-под седых бровей и
довольно грубо спросил:
— Чего надо, храмовник?
— Я сироту в монастырь привел, — сказал Григорий. Потом
добавил:
— У меня есть письмо к приору от нашего командира.
— Ну, тогда другое дело. Подожди, храмовник. Сейчас открою, —
пробасил служивый.
Родимцев услышал, как лязгнул внутри железный засов, и дверь
калитки, сделанная из толстых досок, оббитых железом, приоткрылась,
впуская его и девочку внутрь. Сразу за калиткой оказалась
просторная арка. И седой монах-привратник через нее провел их в
монастырский двор, который дальней стороной примыкал к тем самым
скалам с пещерами, внутри которых и жили монахи.
Помимо монахов-отшельников, которые соблюдали обет молчания и ни
с кем не разговаривали, сидя по своим пещерным кельям, имелось и
здание женского монастыря, пристроенное одной стороной к священной
скале. Был и дом приора, стоящий отдельно с другой стороны двора. А
между домом приора и высокой стеной ограды возвышалась церковь.
Привратник взял письмо и пошел докладывать, оставив их одних
перед домом приора.
— Ты ко мне приезжать? Меня навещать? — спросила Адельгейда.
— Ну, постараюсь, — уклончиво ответил Григорий.
— Обещать, — сказала юная немка, снова собираясь
расплакаться.
— Буду заезжать, — кивнул Родимцев, чтобы не расстраивать
ребенка.
К тому моменту, когда аббат вышел к ним, маленькая баронесса,
все же, взяла себя в руки и не разревелась.
Пожилой священник сказал:
— О девочке здесь позаботятся. Я уже послал за сестрами. Они
дали обет не общаться с мужчинами, кроме монахов, а потому вы,
молодой человек, можете ехать.
Гриша уже развернулся, чтобы уходить, когда, совершенно
неожиданно, Адельгейда бросилась к нему на шею и поцеловала. После
чего произнесла:
— Я любить тебя, Грегор. Ты меня спасать.
Родимцев не знал, что и сказать. Он просто легонько отстранил от
себя девочку, улыбнулся ей, помахал рукой, развернулся и, не
оборачиваясь, быстро пошел к выходу. Конечно, Григорий за время
пути тоже привязался к ней, но был рад, что все же доставил сироту
в монастырь, преодолев все опасности. Он не сомневался, что здесь
Адельгейде будет совсем неплохо. Во всяком случае, намного лучше,
чем сидеть в вонючей дыре под мельницей среди крыс и трупов.
Потому, когда Гриша захлопнул за собой калитку монастыря, то
почувствовал моральное облегчение. Все же ответственность за
девочку давила на него все это время тяжелым грузом.