— Мы нашли в долине не только ее, а и мертвого тевтонского
посла. Его там распяли. При нем обнаружили вот это, — доложил
Тобиас и протянул Дюрфору найденный документ.
— Что ж, это говорит только о том, что немцы снова плетут
какие-то опасные интриги в Святой земле. Общаются с нашими врагами
за спиной всех остальных христиан, никого не ставя в известность о
своих целях. Значит, намерения у них не слишком добрые. Наверняка,
немцы хотят уладить собственные дела за счет других, как уже
бывало, например, когда они выторговали Иерусалим. На этот раз они
чем-то сильно разозлили Бейбарса, раз их посла так жестоко и
демонстративно убили, — сказал командир. Немного подумав и еще раз
внимательно взглянув на ребенка, он вынес решение:
— Девочка будет спать здесь. Я приказал расставить палатку для
себя и капеллана, но, раз так вышло, то разместим сюда на ночлег
сиротку. Вы двое в наказание остаетесь без вечерней трапезы и
будете сами ее всю ночь охранять по очереди, раз приволокли в наш
лагерь. Сейчас я позову капеллана, он накормит бедняжку и осмотрит
рану на ее лице. А вы пока определитесь, кто первый заступит на
пост возле этой палатки. Пока будете стоять, читайте молитвы.
Они с Тоби сразу решили, что первым охранять палатку будет
Грегор. Друг пошел отдыхать, а Григорий остался и стоял возле
маленького шатра, глядя в темноту ночи, разбавляемую бледным светом
половинки луны, которая уже показалась на небе. Есть, конечно,
очень хотелось, тем более, что над лагерем до сих пор витал аромат
свежеиспеченного хлеба и мясного жаркого. Но Родимцев, как человек
военный, прекрасно понимал, что командир действует правильно,
укрепляя дисциплину этим наказанием. В общем-то совсем не суровым.
И, если бы не усталость после нелегкого дня, то стоять в карауле
ночью в этом климате было даже предпочтительнее, чем в светлое
время, потому что наконец-то удушливая жара ушла, и наступила
долгожданная, пусть и относительная, прохлада. А еще Григорий
испытывал большое облегчение от того, что его голова перестала
болеть.
Сержант принес глиняную миску с едой, накрытую парой круглых
арабских лепешек и кружку с чем-то вроде компота. И кушанье
поставили перед девочкой. Но, она просто сидела на камне и не
торопилась есть. Вскоре к палатке подошел капеллан. Следом за ним
сержант тащил постельные принадлежности, да и у самого капеллана
была сумка с какими-то вещами. Когда полог палатки осторожно
приподняли, девочка по-прежнему сидела на камне и смотрела на
горящую свечу правым глазом. К пище она не притронулась. На
приветствие, которое капеллан произнес на немецком и повторил на
греческом, итальянском и на арабском, она никак не отреагировала,
не меняя позы, продолжая сидеть и смотреть на свечу. Она выглядела
настолько отрешенной, что казалось, что душа ее летает где-то
далеко. Капеллан только вздохнул и, первым делом, внимательно
осмотрел рану на лице ребенка. Потом сказал: