Это была тряская телега с большими деревянными колесами,
запряженная толстыми серыми волами. Кроме Адельгейды в повозке
сидели еще восемь девочек ее возраста. Они выглядели очень разными.
Со светлыми волосами и с темными, но мордашки у всех были
хорошенькими. Только ни одной тевтонской девочки, кроме самой
Адельгейды, среди них не оказалось. Чтобы пленницы не разбежались,
телегу огораживала деревянная решетка. Беатрис же заставили идти
пешком вместе с большинством пленных. А тех, кто отставал,
погонщики с факелами били плетками.
Адельгейду Григорий уложил спать подальше от входа, в дальнем
углу часовни. Он отдал свое одеяло девочке. Впрочем, он и не
нуждался в одеяле. Было жарко, но Гриша не мог позволить себе даже
полностью раздеться. Снял он только ремень с ножнами, шлем,
подшлемник, наплечники и сапоги. Но, кольчугу снимать не решился,
потому что не исключал возможности нападения врагов ночью. Меч он
положил рядом с собой на достаточно широкой лавке под левую руку, с
тем, чтобы схватить его правой, едва проснувшись, можно было почти
мгновенно.
Засыпая, Григорий приметил, что монах не спит, а сидит на лавке
в углу возле входа перед огоньком свечи и шепчет молитвы себе под
нос. Свечной огонек был достаточно маленьким, и его отсвет вряд ли
был заметен снаружи издалека. Потому Гриша не стал делать старику
замечание. Сам он очень устал за день и быстро заснул.
Проснулся он внезапно от какого-то звука, доносящегося снаружи.
Маленькая свеча по-прежнему горела в углу, разрывая мрак ночи. Но,
старого монаха в часовне не было. Григорий резко сел на лавке,
сразу схватив меч. Он обернулся и, убедившись, что Адельгейда на
месте и спокойно спит в углу часовни, немного успокоился и, обернув
ноги портянками, натянул латные сапоги. Но звук, доносящийся
снаружи, повторился, и Григорию он определенно не нравился. Это был
странный отдаленный вой.
Григорий подумал, что, наверное, снова где-то завыли шакалы,
пришедшие перекусить мертвечиной. Но, звук повторился, и он был
другой, какой-то более низкий и хриплый. В ответ испуганно заржали
у входа лошади и заголосил ослик. Рывком Гриша встал и направился к
выходу. Уже на пороге часовни он понял, что шакалы тут ни при чем.
Вокруг часовни выли какие-то неизвестные твари. И источников звуков
было несколько. Они были где-то далеко, но завывания звучали жутко,
лютый голод и злоба слышались в них.