– Сейчас не скажу, – Евсей перевернулся на спину. – Возникли некоторые обстоятельства.
– Какие?
– Потом скажу. Но очень важные, – проговорил Евсей.
– Но мне надо знать. Мы же не одни в той цепочке, от нас зависят несколько звеньев. Люди ждут, надеются и. – Наталья резко умолкла на мгновенье и прошептала одними губами: – Ой! Нет, Сейка. Ой! Он толкнул меня в грудь.
– Кто?! – испугался Евсей, хотя он сразу понял, о чем речь.
– Ой! Еще раз толкнул! – воскликнула Наталья и засмеялась. – Он живой, Сейка.
– Почему он? Может быть она?! – теперь и Евсей смеялся.
Наталья приподняла подол ночной рубашки и с силой прислонила голову мужа к животу.
– Слушай, слушай. Может, он еще шевельнется, – прошептала Наталья.
Евсей напряженно вслушивался, прикрыв глаза. В виски отдавала торопливая пульсация, словно там, в Наташином организме билась лишь ее душа, реальная, живая, и никаких посторонних звуков.
– Лентяй, – заворожено прошептал Евсей. – Не хочет двигаться.
– Наверно, устал, – улыбалась Наталья. – Ладно, подождем.
Евсей – неожиданно для себя – поцеловал живот жены и вновь отвернулся к стене. Наталья нежно запустила пальцы в его волосы. Так они пролежали некоторое время, думая о своем. Наталью тревожило состояние Антонины Николаевны. Ее разговор с покойным мужем навевал мистический страх. Возможно, Антонина Николаевна бредит, но в бреду, кажется, не всхлипывают. На прошлой неделе Наталья несколько раз заходила в аптеку на Кронверской – Антонина Николаевна по-прежнему работала деловито и властно, распоряжаясь немногочисленным персоналом в присутствии заведующей. И та, молодая женщина, заведующая, не вмешивалась в ее поведение и даже поощряла. Уходила из аптеки на весь день, всецело полагаясь на Дубровскую. Любила ли Антонина Николаевна своего Наума или просто привыкла за столько лет близости, как люди привыкают к своему телу, если ничего не болит?
– Сейка, ты не поговоришь с мамой? – произнесла Наталья. – Нельзя ее оставлять одну со своими мыслями.
– Знаешь, Наташка, я никогда не любил папу, никогда, сколько я помню себя и его, – Евсей как-то с трудом подбирал слова. – А сейчас, кажется, я за него отдал бы все. Если бы он на мгновение воскрес, я бы так много ему сказал. Ему так не хватало этой ласки при жизни. И от меня, и от мамы. В сущности, живя в семье, он был ужасно одиноким. Конечно, у него были свои слабости, да и характер не очень. Но все это от беззащитности, от несправедливых ударов судьбы. Он был на редкость честным человеком. И так страдал от непонимания.