Сто и одна ночь - страница 8

Шрифт
Интервал


Шок не позволяет мне отвести взгляд. Широко распахнутыми глазами я наблюдаю, что вытворяет ладонь. Легкая и тонкая ткань так льнет к руке, а движения Графа столь выразительны, что платье кажется прозрачным. Горничная охает, не прекращая выполнять свои обязанности. И только тогда я наконец осознаю — этот спектакль разыгран специально для меня.

От негодования перехватывает дыхание, щеки мгновенно вспыхивают. Отвратительно! То, что Граф издевается надо мной, и особенно то, что я так долго наблюдала за этим.

Отступаю, надеясь переждать этот накал страстей где-нибудь в самом дальнем уголке дома, но слышу требовательное:

— Входите!

Пялюсь на дверь, словно не до конца понимаю значение приказа.

— Входите. Или больше не возвращайтесь, — объясняет свою позицию Граф.

Все еще медлю. Негодую, злюсь, трушу. Уйти!.. Остаться?.. Какова цена моей гордости?

Ему безразлична моя история. И уж тем более ему безразлична я. Все, что его интересует, — это игра, жесткая настолько, чтобы он чувствовал вкус жизни. А еще, конечно, месть. Унижение — в ответ за отказ на него работать. За провинность — плата в десятикратном размере. Отказываюсь играть — тюрьма. Отказываюсь терпеть — тюрьма. Проверяет меня на прочность? Что ж, посмотрим, кто кого. Чтобы выживать, мне приходилось принимать решения и посложнее. Так что сейчас я сделаю то же, что и всегда: поступаюсь малым, чтобы получить большее. Но я никогда ничего не забываю, Граф. Никогда. Ничего.

Одновременно сжимаю зубы и ручку двери — и вхожу в комнату.

Кажется, Граф не обращает на меня никакого внимания. Садится на диван. Горничная опускается перед ним на колени.

Я отворачиваюсь. Это настолько мерзко и унизительно, что я почти готова забыть о кольце и послать все к чертям!

Сердце колотится. В голове туман, и только светом маяка иногда проскальзывает спасительное слово: нельзя. Уйдешь — и все закончится. Знаю, что обязана слушать этот маяк, я столько раз обжигалась, но так сложно себя ломать…

— Я обещала вам историю и готова ее продолжить, — словно со стороны слышу свой голос, глухой, жесткий. — Но смотреть на это не обязана!

— А никто и не просит тебя смотреть, маленькая извращенка.

Хмурюсь, пытаясь понять, каким это образом извращенкой стала я, и почти забываю, что происходит у меня за спиной.

Поступиться малым, чтобы получить большее.