В допросную комнату вошел мужчина среднего роста, с солидным
брюшком, подкрученными усами и бородкой клинышком а-ля «император
самодержец». При этом мужчина отирал носовым платком свою
раскрасневшуюся шею и пыхтел, как паровоз перегретым паром. Вроде и
не скажешь, что особо толстый, чтобы так-то страдать. Но Петр знал:
это вызвано тем, что адвокат только с мороза, вот и бросает его в
жар.
Что бы там ни говорили о царских тюрьмах, но натоплено тут
изрядно, впору в исподнем ходить. Впрочем, в камере Петра, где
заключенных около десятка, считай, так и ходят. А то и вовсе с
голым торсом. Разве что в штанах. Отсвечивать в кальсонах все же
моветон.
— Здравствуйте, Аркадий Петрович, — поздоровался Пастухов с
адвокатом.
— Здравствуйте, Петр Викторович, — ответил тот, устало опускаясь
на стул.
— Чем порадуете?
— А разве я вас уже не порадовал?
— Меня приговорили к четырем годам ссыльных поселений.
По-вашему, это «порадовали»? — откидываясь на спинку стула и вперив
недовольный взгляд в адвоката, возмущенно возразил Петр.
— В вашей ситуации добиться лучшего результата было
невозможно.
— Что значит невозможно? Я его не убивал, — упершись руками в
столешницу и нависнув над адвокатом, возмущенно выкрикнул Петр.
Тут же скрипнула дверь, и в комнату заглянул надзиратель,
обряженный в черную форму. Аркадий Петрович поспешил выставить руку
в успокаивающем жесте:
— Все в порядке. Это нормальная реакция. Клиент полностью себя
контролирует.
— Может, все же присмотреть? — остановившись в дверях,
поинтересовался надзиратель.
При этом он так зыркнул, что, казалось, был готов прибить Петра
на месте. Об этом буквально кричал весь его облик. Дай ему только
законный повод, и, никаких сомнений, размажет тонким блином. И Петр
прекрасно осознавал, что этот детина скорее всего ему не по зубам.
Правда, в жизни всегда есть место случаю. Вот только он не стал бы
делать на него ставку.
— Нет необходимости. Если что, я нажму на кнопку вызова, —
заверил надзирателя адвокат. — Петр Викторович, присядьте.
Присядьте, иначе он не уйдет.
Петр в очередной раз окинул надзирателя взглядом и опустился на
стул. Какой-то театр абсурда. В своем мире едва не оказался на
скамье подсудимых по надуманному обвинению. Здесь успел спровадить
на тот свет целую прорву народу. И едва уверился в некоей
справедливости этого мира, как тут же вляпался по самое не балуй. И
что самое обидное, он опять был невиновен.