Гуннар подумал, что на месте Ингрид бы не удержался — открыл
дверь и встал на пороге, смерив неудачливую соперницу взглядом. А
потом придумал бы повод и вызвал на поединок. Но та лишь задумчиво
покачала головой. Повисшее молчание показалось ему тягостным,
однако говорить о какой-нибудь ерунде, делая вид, будто ничего не
произошло, тоже неправильно. Ингрид снова коснулась его лба,
удовлетворенно кивнула.
— Тебе правда все равно? — не выдержал Гуннар.
Она ответила не сразу, и у него на языке уже завертелись
извинения. В конце концов, это не его дело.
— Не все равно. Но он доверяет мне, когда я ухожу с очередным
караваном, а я — ему, когда он остается. Если кто-то из нас поймет,
что больше не может доверять… тогда просто не станет «нас».
— «Не станет нас». — повторил Гуннар. — Вот так просто?
— Может быть, и непросто. Я очень давно разучилась загадывать
наперед… Дать тебе пить?
Гуннар кивнул. Все-таки это питье — гадость редкостная, но если
лекарь сказал, что так надо, кто он такой, чтобы спорить?
— Сиделка сейчас будет, — сказал вернувшийся Эрик. Глянул
виновато. — Извини.
— За то, что не только у меня есть глаза? — улыбнулась
Ингрид.
Он привлек девушку к себе, поцеловал в висок — Гуннар мысленно
поморщился. Одаренные всегда игнорировали правила приличия.
— Не думал, что до этого дойдет. Надо было сразу… Извини. Вроде
умная женщина, и — на тебе.
— Усталость творит с людьми страшные вещи, — сказала Ингрид. —
Хватит об этом.
Эрик задумчиво кивнул, а Гуннар подумал, что почему-то отчаянно
и неприлично им завидует — и вовсе не из-за дара.
— А что с чудовищем? — спросил он, чтобы сменить тему.
Эрик пожал плечами.
— Появились чистильщики, и мы унесли ноги. Купец с подручными
сбежали до того, так что охранять больше было нечего.
Любопытствовать, кто кого заборет, тоже было некогда, сам
понимаешь. Но, судя по тому, что слухи о тварях до города не дошли
— чистильщики в очередной раз спасли мир.
Показалось Гуннару, или в его усмешке таилась горечь?
Показалось, наверное.
***
Следующие несколько дней Гуннар провел, то проваливаясь в
забытье, то возвращаясь в муть жара и маковой настойки. Какое-то
время ему казалось, что он навсегда заблудился между бредом и
грезами, совершенно перестав отличать, что настоящее, а что
нет.
Эрик заглядывал по нескольку раз на дню, на то он и целитель.
Мать садилась у постели и рассказывала, что все глаза выплакала по
нему. Скорее всего, она была жива, одаренные живут долго и
безбедно, но что бы ее занесло так далеко от дома? Совершенно точно
нечего было делать у его постели Орму, брату Вигдис, чье
изуродованное тело она сожгла собственноручно. Гуннар пытался
рассказать Орму, что они за него отомстили, и нечего тревожить
живых. Тот смеялся, он всегда много смеялся, и говорил, что просто
заглянул развеяться, у престола Творца скука смертная…