Купцы городского совета мерились друг перед другом, у кого толще
жена и домашний кот, остальные — кто мог — старались не отставать.
Гуннар припомнил, с какой снисходительной жалостью Маргрит смотрела
на тонкую и на вид хрупкую Вигдис. Поклонился, как подобает,
высказал соболезнования в приличествующих выражениях. Все-таки
хорошо, что они почти незнакомы: можно спрятаться за этикетом,
давно и прочно затверженными фразами и не подбирать слова.
Доблестный воин, отличный товарищ, большая потеря, навсегда в
памяти… а что, кроме этого, Фридмунд был не дурак выпить,
сквернослов и чревоугодник, вспоминать неприлично.
И что самого от этих гладко слетающих с языка фраз тошнит,
никого не касается. Женщина удовлетворенно кивала. Гуннар
припомнил, что Фридмунд как-то, рассказывая о тех временах, когда
за ней ухаживал, отдельно упомянул, что «говорил красиво,
по-писаному, а она млела, парни посадские особо-то слов не
выбирали». Ответные фразы звучали не так гладко — но видно было,
что Маргрит старательно их заучивала. Приличия прежде всего, а что
там на самом деле на уме, никому не интересно. Впрочем, предлагая
обращаться за помощью, если понадобится, Гуннар был искренен.
Только вряд ли понадобится. Семья у нее наверняка большая,
братья-сваты помогут, если что. Это одаренные да выродки, вроде
самого Гуннар, все одиночки. Распрощались так же вежливо и без
приязни. И не прийти было не по-человечески, и все равно не
по-людски вышло.
У Зигмунда долго не открывали, Гуннар уже почти решил уходить,
когда за дверью все же раздались шаги. Седая женщина вопросительно
на него посмотрела, поклонилась, приветствуя, но в дом, как должно
бы, не позвала. Оставила переминаться на пороге на виду у всей
улицы. Гуннар поклонился в ответ.
— Примите мои соболезнования. Мы с Зигмундом, пусть Творец
примет его душу, сражались вместе. Если нужна какая-то помощь…
— Ты не одаренный, — перебила она.
Значит, остальные у нее уже были. Все втроем?
— Нет.
— Тогда почему ты жив, а мой сын — нет?
Гуннар не отвел взгляд.
— Не знаю.
— Если эти, с даром, способны спасать кого-то, кроме себя,
почему спасенным оказался ты?
— Мне правда очень жаль, но его нельзя было…
— Мне рассказали, — снова перебила она.
Интересно, у кого из троих хватило духа рассказать матери, как
именно погиб ее сын? Ингрид, наверное. Все-таки она была старше и
хладнокровнее остальных. Или очень хорошо умела скрывать настоящие
чувства.