А хороша была посылочка: две пары
вязаных носок, шерстяные трёхпалые рукавицы, как раз, чтоб удобно
на спусковой крючок нажимать было, холщовое полотенце с греческим
узором по краям и вышитым пожеланием: «Возвращайся с победой!» и
даже дикий дефицит в то военное время — два куска ещё довоенного
«Цветочного» мыла. И как такое сокровище удалось сохранить на
оккупированном Донбассе, да и после освобождения — ума не
приложу!
А вот я подарки не сберёг: носки те
от солдатской походно-пешеходной жизни быстро стёрлись, рукавицы я
позабыл, оставив на подоконнике в каком-то венгерском доме, где нам
пришлось работать прямо с чердака, направив миномётный ствол в
огромную дырищу в черепичной кровле. А рушник тот кто-то из ребят
приспособил мне вместо дополнительного тампона: чёртов осколок
рубанул по спине почти вертикально, повредив и мышцы, и лопатку, и
рёбра. Так что чинили меня медики больше двух месяцев. А как
более-менее в божеский вид привели, то, видать, решили, что и без
Димки Умнова Красная Армия уж как-нибудь сумеет Гитлеру козью морду
устроить, и направили раба божьего в звании старшего сержанта в
запасной полк. Там и конец войны встретил…
Вот только конец войны — не конец
солдатчины. Пришлось оттрубить, как медному котелку, по сорок
седьмой год включительно. Тогда уже и уехал налаживать мирную жизнь
со старшинскими нашивками на погонах. Я ж сам двадцать второго года
рождения и призывали меня в августе сорок первого, когда первые
настроения «малой кровью, могучим ударом и к Октябрьским — по
домам» прошли даже у таких дурных оптимистов, каким я был тогда по
молодости и малосознательности.
Хотя, если посмотреть — ну что я до
армии знал? Киреевка — село у нас хоть и немаленькое, но и не
слишком большое. В поле народу работает сравнительно немного — да и
урожаи у нас на Тульщине не сравнить с Югом. Дон, Кубань,
Полтавщина: вот где землица родит так, что, как говорится, дрючок
воткнёшь — сразу прорастёт. А в основном мужики наши на заработки
ещё с крепостных времён уходили, на хозяйстве оставались одни бабы
с детворой. И дед мой ходил, и отец с братьями, дядьями моими,
значится: сперва барину оброк платить надо было, а после — долги за
земельный надел. Земелька-то у наших всех мужиков поголовно была
помещичья, считалась до выплаты всех сумм с процентами в
долговременной аренде. Не заплатишь вовремя сам, или сельское
общество не сложится рубликами — в любой минут могут по всем
законам тебя под зад коленом, дескать, ступай, куда ветер дует! А
что щуры-пращуры в этих местах со времён Ивана Грозного жили — это
судейским крючкам без интересу. Так что не привыкать было в отход
хаживать.