Ничего, придёт час — наши им пропишут
Могилёвскую губернию. Будут болтаться недолюдки, как
полицаи-каратели в ту войну. У меня двое внуков и правнук в
ополченцах, они не оплошают, не опозорят фамилии. Умновы всегда не
из последних были! Дед мой крест за Плевну заслужил и медаль, когда
братушек из Туреччины вызволял, отец на Империалистической
Георгиевской медалью награждён, а в Гражданскую за храбрость —
кожаной курткой и офицерскими сапогами. Орденов тогда давали мало,
да и орден — штука такая, что в холод не согреет, и есть ты его не
станешь. Потому многие красные герои норовили вместо украшения на
грудь выпросить что посущественнее и полезнее в хозяйстве. Так что
порода у нас не из последних. И внуки, верю, не подведут меня,
старого!
Ну да, старый я, факт. Всяко старше
Тёркина: это ж он грозился, мол, «большой охотник жить лет до
девяноста». А я этот срок уже на пятилетку перекрыл, так-то…
Пожил. Работал всю жизнь честно:
после демобилизации в депо пошёл, паровозы ремонтировать, а в
первый же отпуск съездил на Донбасс, привёз оттуда себе супружницу
— ту самую Мелиту Филипповну, с которой с того самого новогоднего
подарочка памятного несколько лет переписывались. Красавица она у
меня была в те поры: косы чёрные блестят, будто из антрацита
выточены, кожа смуглая, лицо — ровно у статуй, которые мы видели в
Эрмитаже, когда в Ленинград ездили к дружку моему Стёпке
Ртищеву[4]. Я ведь его из виду потерял в
январе сорок четвёртого после боёв под Знаменкой, когда мы
Манштейна с его майнштенятами на нуль множили. Его тогда в санбате
оставили, как легко пораненного, а меня в тыловой госпиталь аж в
сам Ростов укатали. А после лечения засунули славного
бойца-кавалериста в миномётчики, где и довелось довоёвывать. А тут
глядим как-то телевизор, передачу «Клуб фронтовых друзей —
«Победители»»: глядь — а Стёпка в студии сидит! Постарел, конечно,
но вид такой же бравый! На кителе парадном капитанские погоны
блестят. Он-то всегда пофорсить любил, когда возможность
выдавалась. На позициях или в походе, конечно, франтом не походишь,
но как только на отдых и доукомплектование нас в тылы выводили —
так он чуб начешет, фуражку с синим околышем из вещмешка вынет,
довоенную ещё, с козырьком блестючим, сапоги как зеркало чёрное
надраит — ну, смерть девкам! Так я в тот же день на телевидение в
Москву письмо отправил: дескать, так и так, углядел на вашем экране
боевого товарища, и теперь нужен мне егоный адрес, где сегодня
обретается герой Отечественной бывший кавалерист славного Пятого
гвардейского казачьего корпуса! Так с тех пор мы с Ртищевым
списались и каждый год к друг дружке ездили. То я к нему в
Ленинград, то он ко мне в Луганск.