– Не важно, Малех, ты пройдешь дезактивацию
и…
– Нет, не пройду! – чивас снова прервал уговоры. – И
это ты тоже знаешь. Тебе здесь делать нечего, а я еще поборюсь за
свою никчемную жизнь… Возможно, небольшой срок моего пребывания
здесь… Ну и столько тысячелетий прошло – возможно, интенсивность
облучения снизилась… Подготовь мне дезкамеру и отдельную кабинку на
поверхности. Пока не определим, насколько все печально…
Малех говорил с трудом, прерываясь, изображение
камеры прыгало из-за того, что мужчина шел рывками. Этирей
чувствовал боль друга и догадывался, что судороги не прошли и чивас
буквально силой преодолевает себя, чтобы сделать следующий шаг. Он
в очередной раз упал, и оба услышали звук рвущейся ткани. Малех
поднял руку, и камера отразила прореху в скафандре, который до
сегодняшнего дня и встречи с д'окром выдерживал любые испытания и
славился невероятной крепостью.
Этирей шепотом произнес, на автомате озвучивая
мысль:
– Он создан из мягкого металла… а теперь
разрушается…
Малех встал, шипя от боли, и, закрыв левой рукой
прореху на правом боку, продвигался к буровой. Этирей же сейчас
подумал о том, что установка тоже из металла. По всей видимости,
саркофаг из отрино – не преграда от черных археологов, а хотя бы
минимальная защита от воздействия д'окра. А они ее взломали. Если
сам Этирей сейчас на поверхности и возможность его облучения
минимальна, то Малех… действительно обречен.
Этирей старался даже не думать сейчас о том, что им
делать, если друг выберется из смертельной ловушки. Единственная
надежда, что живой организм – это не чистый металл и содержание его
в теле не сможет убить Малеха. Он всегда старался даже в
безвыходной ситуации оставаться оптимистом.
Камера обрисовала четкий контур буровой установки.
Малех наконец добрался и буквально завалился на нее от очередной
судороги, скручивающей внутренности и мышцы. Стоя привалившись к
корпусу, мужчина пытался справиться с собой.
Этирей напряженно наблюдал за другом. После,
почувствовав, как колет в груди, понял, что почти не дышал. Затем
его накрыло волной беспросветного отчаяния и смирения, следом
пришло чувство обреченности, и тсареку только усилием воли удалось
абстрагироваться от чужих эмоций.
Мрачную тишину нарушил голос Малеха, дышавшего через
силу и со свистом: