Люциен скосил глаза в сторону
девушек, прижавшихся друг к другу, как воробушки.
— От этих дам сплошные проблемы. Для
чего они вам?
— Потребуем выкуп. У них явно ж
богатенькие родители.
Бородатый приближался все ближе и
ближе, поигрывая кинжалом как явный профессионал своего дела.
Каждый раз, как лезвие сверкало на солнце, сердце Лиссарины падало
в пятки и поднималось обратно.
— У кого? У этих? Посмотрите на них
получше. Да я их сам в борделе взял. Вот веду домой, к брату, чтобы
наконец стал мужчиной.
— Что, сразу двоих? Не многовато для
первого раза? — вступил в разговор длинноносый парень справа.
— Конечно, много, — улыбнулся Люциен,
убирая руки спину, под фрак. — Поэтому одна моя. Правда пока не
определился которая.
— Бери с золотыми волосами! — крикнул
еще один, и Ро тихо пискнула. — Седая больно худая, кожа да
кости.
— А ну заткнули пасти! — прорычал
бородатый. — Нашли кого слушать, он время тянет.
— И то верно. — И с этими словами
Люциен рванул вперед и всадил бородатому кинжал, спрятанный за
спиной, под фраком, прямо в глаз. Тот взвыл, выронил свое оружие и
попятился, прижимая к лицу руку.
Каким бы храбрым ни был этот
поступок, безрассудства в нем было больше, ведь кинжал так и
остался в глазу бородача, а остальная троица ринулась в бой. Люциен
попробовал уворачиваться от ударов, и делал это весьма искусно, но
дубинка оказалась проворнее: верзила в шапке, хоть и не со всего
размаху, а неловко, приложился ею по его голове, и лорд Монтфрей
пал без чувств на землю. Тонкая струйка крови потекла по виску.
Девушки завопили во весь голос.
Бородач с окровавленным лицом и торчащей в глазу рукояткой неровной
походкой направился прямо к ним, двое следовали за ним, словно
тени, выстроились в ряд за его спиной. Еще один, тот, что был с
дубинкой, осматривал карманы Люциена. Лиссарина молилась богам,
чтобы сейчас кто-нибудь прошел этим переулком, желательно стража, и
спас их, но шум на площади еще не стих, значит большинство людей и
гвардейцев все еще там. Никто не мог им помочь.
— Что, принцессы? Страшно? —
бородатый приблизил к ним уродливое лицо, и Лиссарину чуть не
стошнило. — Не нужно бояться. Если вы богатенькие, и скажете, кто
ваши родители, то мы, так уж и быть, не станем вас насиловать. Но
если будете брыкаться…
Кровь заливалась ему в рот, на
оскаленные зубы, струилась по подбородку и капала вниз, словно
слезы, и Лиссарина вжалась затылком в стену, чтобы хоть как-то
отодвинуться от этого безобразия.