– Да, я порабощен. Но, клянусь, все, что я сказал, – это мои мысли. Как и вы, государь, я много лет шел к этому дню. Я с вами. Я готов отдать жизнь ради вашего дела! Не понимаю, почему мне сейчас позволяют говорить. Может быть, меня используют. Может быть, они уверены, что нам все равно не удастся отправить письмо…
– Как можно выиграть, если они видят все наши ходы? – воскликнул Со. – Государь, мы обречены!
– И все же мы попытаемся! – Царь откинул плащ и направился к выходу.
За ним последовали остальные. Набу-наид, поравнявшись с Кудур-мабуком, остановился, и они обнялись.
– Следи за мной, друг, – попросил глава наблюдателей. – Если я поведу себя как-то не так – стреляй.
Выйдя через разбитые врата в коридор, государь замер, и остальные поняли причину, когда догнали его.
С обеих сторон коридор был заполнен толпой, в которой плечом к плечу стояли знать и слуги. Глядя пустыми глазами, они синхронно двигали губами, произнося:
– Это последняя возможность для вас! Остановитесь сейчас и будете прощены. Остановитесь, иначе всех вас ждет суровая кара…
Когда капитан Муса сердится, он выглядит спокойным. И чем сильнее рассержен, тем спокойнее выглядит. Таким спокойным, как сейчас, я его, пожалуй, не видел за все время полета.
– Ты не участвуешь в контакте, – чеканная капитанская речь жгла, как раскаленный металл. – Когда прибудем на Аган, останешься в каюте. Ни одного сангнхита не увидишь. Я скорее руку себе отрублю, чем допущу это. А по возвращении на Землю твоя выходка не останется без последствий.
Сжав кулаки, Муса склонил голову и глухо добавил:
– Все, Софронов. Можешь идти.
Я молча повернулся и вышел в безжизненно-серый коридор. На душе было легко и пусто.
Конечно, капитана можно понять. Мужик-то он, в общем, не злой. Искренне хотел со мной поладить, как и с остальными. Но вот не сложилось. То письма его к жене и детям при последней трансляции не пройдут, то задвижка в душевой сломается, и всякий раз – я крайний. А теперь еще это… До сих пор не пойму, как оно вышло. Даже Зеберг не смог объяснить.
А Муса и слушать не стал. Сказал, как отрезал. И круто отрезал. Слишком круто.
Хотя потери-то не такие уж страшные. Ну к чему сангнхитам истории об извращениях императоров Рима или иудейских восстаниях? Если бы еще не арабский блок, капитан и сам бы так сказал.