По мере приближения дореволюционного агрегата, к тарахтению
двигателя добавился скрежет металлических частей и грохот подвески,
жалующейся на отсутствие асфальтового покрытия, обилие ледовых
наростов и выбоин на проезжей части. Улица озарилась неровным,
прыгающим светом жёлтых фар. Тени от сугробов и деревьев ожили,
заплясали, словно духи и домовые, дотянулись своими щупальцами до
дворцовых окон и канули во тьму также неожиданно, как и возникли.
Автомобиль притормозил, сделал поворот и вполз во двор,
отфыркиваясь, как морж, и потрескивая, как дрова в камине.
Этот рыдван был лишен не только зеркал, но даже крыши. “Что за
сомнительное удовольствие - путешествовать зимой в кабриолете”, -
удивился Распутин. Разогнавшись в три шага, он оперся о
бамперообразную железяку и запрыгнул на заднее сиденье со стороны
багажника. Оттолкнувшись от широкой кожаной спинки, врезался обеими
ногами в спины седоков на переднем сиденье. Водитель, озадаченный
стремительным приближением руля к переносице, успокоился сразу.
Пассажир, перед лицом которого не было непосредственного
препятствия, а до ветрового стекла падать дольше, ещё потрепыхался,
но сдался под тяжестью аргументов - энергичного постукивания
головой о переднюю панель, инкрустированную лакированным
орехом.
Четверо подельников, оставленных Распутиным без присмотра,
расценили это, как второй шанс, попытавшись немедленно освободиться
и даже частично преуспев. Когда Григорий, тяжело дыша, распахнул
дверь, держа за ворот шинели тела последних двух фигурантов
заговора, Пуришкевич уже снял с себя путы и колдовал над узлом,
связывающим в одно целое Райнера и Юсупова. Он успел обернуться,
встать в стойку и выставить вперед кулаки, как в английском боксе.
Лицо и грудь таким образом защитил весьма грамотно, а нижнюю часть
тела - нет. Поэтому удар носком сапога в голень выставленной вперед
ноги ожидаемо согнул депутата Государственной думы пополам, а лысая
голова оказалась под мышкой Распутина. Резкое движение Григория
корпусом вверх и противный хруст ломающихся позвонков лишил
“первого монархиста России” возможности предать императора в
Феврале 1917-го, нарушить слово, данное Дзержинскому, в 1918-м и
бесславно умереть от тифа в 1920-м.
Вид двух новоприбывших нокаутированных тел и быстрое
безжалостное пресечение попытки побега произвели на остальную
великосветскую тусовку неизгладимое впечатление. И если смертельно
бледный англичанин ещё держался - профессия киллера обязывала, то
князья стремительно избавлялись от ужина, глядя то на конвульсивно
дергающееся тело Пуришкевича, то на Распутина, превратившегося на
их глазах в ожившую статую Немезиды. Начать миссию без
кровопролития не получилось, но нет худа без добра. Эксцесс на
некоторое время лишил оставшихся в живых убийц воли к
сопротивлению. Ни по личным ощущениям, ни по историческим данным
Пуришкевич никак не тянул на невинную душу, а вот на нечисть,
травившую наркотиками солдат и офицеров, на мироеда, наживающего
политический и финансовый капитал на войне, походил
изумительно.