-Нет уж, увольте, - смутился Непенин и опустил глаза, - просто
вы… Зачем вы всё время притворялись? Это показное хамство, это
пренебрежение традициями и этикетом…
Адмирал ожидал услышать всё, что угодно - рассуждения про
необходимость выделиться из толпы, замшелость и ветхость
существующих правил, прогресс, диктующий новое, вызывающее
поведение. Однако Распутин вдруг опустил голову, шмыгнул носом и
произнес себе под нос, как ребенок:
-Я больше не буду…
Адмирал запнулся, забыв, что хотел сказать. Эта фраза из уст
здорового, сурового мужика звучала так нелепо и забавно, что он
застыл на секунду, смерил Распутина недоумевающим взглядом и вдруг
в полный голос расхохотался. Всё напряжение последних двух дней
исторглось из его груди вместе с заразительным, неудержимым
смехом.
-Ох, Григорий Ефимыч! - бил он себя ладонями по коленкам,
сгибаясь от хохота. - Я больше не буду… Ой, убил!
Распутину в эту минуту было не до смеха. Он мучительно искал
выход из глупейшего положения, не поняв причину веселья, посмотрел
встревоженно на веселящегося адмирала и улыбнулся. Сам того не
желая, разрядил очень напряженную атмосферу.
Смех прекратился также неожиданно.
-Григорий Ефимович, - произнёс Непенин без прежнего сарказма, -
это правда, что вы предсказали Столыпину его убийство?
Распутин не имел представления о том, что и кому предсказывал
“святой старец”, однако решил не нарываться на новые недоумения и
коротко кивнул, поднимая воротник. На открытом мостике холодило
изрядно.
-Тогда… - голос Непенина сделался жалостливым, просительным, -
если не затруднит… А то я уже измучился… Чувствую, что грядёт
непоправимое, а откуда ждать опасность - понять не могу.
-Адриан Иванович, - осторожно, как врач тяжелобольному, произнес
Распутин, - предсказывая, я озвучиваю только один вариант судьбы.
Но если активно сопротивляться, что-то предпринимать, делать то,
чего делать не собирался, все предсказания становятся
ничтожными.
-И что же случится, если ничего не предпринимать? - настойчиво
гнул свою линию Непенин.
“А чем я, собственно, рискую?” - подумал Распутин.
-Если ничего не предпринимать, - произнес он, поёжившись и пряча
руки в карманы, - в конце февраля вы получите две телеграммы. Из
штаба округа и от председателя Государственной Думы Родзянко.
Хабалов известит вас о вспыхнувшем в запасных полках Петрограда
восстании, разрастающемся с каждой минутой ввиду, якобы, очевидного
бессилия правительства. Родзянко напишет, что государственная Дума,
чтобы предотвратить неисчислимые бедствия, образовала Временный
комитет, принявший власть в свои руки… Вам доложат, что на «Андрее
Первозванном» и «Павле I» вспыхнули беспорядки, есть убитые и
раненые. А ещё через некоторое время из госпиталя по телефону
передадут, что к ним то и дело приносят тяжелораненых и страшно
изуродованные трупы офицеров. К этому времени на улицах начнётся
беспорядочная ружейная стрельба, дикие крики, по улицам и
набережной с бешеной скоростью будут носиться автомобили с
вооружёнными матросами и солдатами гарнизона. Перестанут работать
телефоны. Волнение и тревога достигнут апогея. Толпа матросов,
частью пьяных, в большинстве своем с "Императора Павла I", придёт
требовать, чтобы командующий флотом отправился с ними на митинг. По
дороге к вокзальной площади - выстрел в спину… Всё…(*)