Пока любимец государев в соседней комнате ждет, когда его
государь призовет, Петр внимательно смотрит на другого. Никита
Юрьевич Трубецкой. Довольно высок и вполне себе статен, тело
крупное, не иначе как склонен к полноте. Но крепок. Сразу видно,
Ивану ничуть не уступит. Наверное, из той породы, что перед
начальством вид всегда имеет растерянный, хотя сам бывает куда
умнее. На таких ставку в трудной ситуации делать сложно. Но если
Трубецкой будет обласкан императором, то, кто знает, чувствуя
поддержку, может, и расправит плечи.
— Здравия тебе, государь.
— Спасибо, Никита Юрьевич, и тебе поздорову. Ты уж не
обессудь, но я сразу к делу. Так уж Господу нашему было угодно,
чтобы я заглянул за край. На многое после того я по-иному взглянул.
Все, что казалось правильным и забавным раньше, теперь уж таковым
не кажется. Повиниться я перед тобой хочу, Никита Юрьевич, за
непотребное свое поведение, за беспутство моих сотоварищей.
Трубецкой метнул быстрый взгляд на подростка, удобно
расположившегося на кровати, и тут же снова потупился. Но Петр
заметил и повлажневшие глаза, и искру злости, и какую-то отчаянную
решимость, и удивление. Может, ошибка это, вот так с ним наедине
беседовать? Ерунда. Не выказав доверие, нельзя рассчитывать на
преданность. Что с того, что этот далеко не лучший? Не на кого
сейчас опереться. Остается только обездоленных да обиженных вокруг
себя собирать, пусть даже сам в тех обидах частью и повинен.
Нет у него друзей, как и преданных соратников. Дед достойное
наследие оставил. Да только те насколько возносили Петра Великого,
настолько же ни в грош не ставят его внука, отрока капризного,
своевольного, беспутного и ветреного.
— Удивлен, Никита Юрьевич? Вижу, что удивлен. Да только
даже дед мой, Петр Великий, когда видел свою неправоту, в том
сознаться не гнушался. Так чего мне-то, пока не достигшему никаких
высот, нос выше потолка задирать. Так как, прощаешь ли?
— Не мне, Петр Алексеевич, в чем-либо винить тебя, а потому
и виниться тебе не за что.
— Ладно. По-иному скажу. Обиды тебе чинил Иван Долгоруков,
с моего попустительства. Ты же, как верноподданный, моего
царедворца призвать к ответу боялся. Боялся, боялся, не нужно на
меня так смотреть. А теперь скажи как на духу: коли мог бы, вызвал
бы Ивана на дуэль, дабы за честь свою заступиться? Не молчи, Никита
Юрьевич, сказывай.