— Чего молчишь, капитан?
— Так не спрашиваешь ни о чем, государь, вот и молчу.
— Ладно, не стану ходить вокруг да около. Через две недели
я собираюсь отправиться по святым местам, дабы возблагодарить
Господа за чудесное исцеление. Двор здесь останется. Сопровождать
будут две роты гвардейцев. Тебе надлежит тайно держать свою роту в
готовности, так чтобы в течение часа быть готовым к выступлению.
Вместе с тем ни у кого не должно возникнуть подозрений по поводу
специальной подготовки к походу.
— Государь, я известен как служака-педант. Так оно по сути
и есть. Но я всегда знаю доподлинно, что предстоит моим парням.
Прости, но вслепую я ничего предпринимать не стану, потому как от
дел политических, а здесь, похоже, именно ими и пахнет, стараюсь
держаться подальше. Я солдат, и мое дело простое — разить
врага государства российского нещадно и умеючи.
— Вот, значит, каков.
— Уж каков есть, государь.
— Добро. Тогда ответь мне, ведомо ли тебе, что происходит
при дворе?
— Ведомо, государь. Не доподлинно, но ведомо.
— И?
— Долгоруковы всячески хотят тебя подчинить своей воле,
окрутить с Екатериной и через нее подобраться к трону, дабы править
Россией. Остерман пытается воспротивиться тому, имея свой
интерес — рост собственного влияния. Ты, государь, не
обращаешь на это внимания, пребывая в забавах. Но то меня не
касаемо, потому как я человек не придворный, а воинский.
Коротко и четко, по-военному прямолинейно. А ведь не производит
впечатления глупца. Получается, противна ему вся эта мышиная возня,
потому как обида в голосе звучит неприкрытая. Не простой он
служака, а с головой светлой. И от политики подальше держится не
потому, что глуп, а как раз от ума немалого. Понимает: случись что,
его, как разменную монету, первым бросят на съедение
противникам.
— Что же, в общих чертах верно. А главное, честно и без
прикрас. Но как бы тебе ни хотелось от дел политических в стороне
держаться, оное не получится. Я понимаю, что юн и в этих играх мало
что смыслю. Но знаю одно: волей Господа нашего я оказался на
престоле, Его же волей гибели избежал, так как меня уж и соборовать
успели. А посему просто стоять в стороне и смотреть, чья возьмет,
не могу. Потому как тогда дела моего деда, на кои он жизнь положил
и во имя чего не пощадил даже сына родного, батюшку моего, прахом
пойдут. Долгоруковы верх возьмут — и откатится Россия
назад или замрет на месте. Остерман окажется в
победителях — иноземцы государство заполонят, и тогда все
победы, доставшиеся большой кровью и беспримерным мужеством, будут
напрасны, потому как Россию возьмут без боя. А потому, хочешь ты
того или нет, остаться в стороне у тебя не получится. Говоришь,
политика и интриги не твоего ума дело? Так тому и быть. Но присягу
выполнить тебе придется. А присягал ты мне, юнцу безусому и пока
разумность свою никак не проявившему. Так что скажешь, Петр
Иванович?