Параллельно с физподготовкой рассказывали о различном оружии, показывали его и разъясняли отличия, преимущества и недостатки. Именно из одной из таких лекций я узнала, что то, что я называла саблей из-за немного изогнутой формы лезвия, на деле оказалось мечом, хотя, если отмести различные варианты форм и заточки, что разнились в зависимости от страны, в которой были придуманы или модифицированы, меч и сабля отличались лишь балансировкой, при этом часто имея очень схожую форму. Не все виды, конечно. Например, абордажную саблю перепутать с мечом сложно, из-за того, что она изначально эволюционировала из тесака, а потому представляет собой короткий, но широкий и тяжелый клинок. Сабля же в том виде, в котором я ее представляла, использовалась для вооружения конных войск из-за центровки, благодаря которой клинок перевешивал рукоять — этот вид оружия приносил больше повреждения при рубящих ударах, которые и удобно делать всадникам. Меч же удобнее в ближнем бою, так как позволял делать более результативные, чем у сабли, колющие удары, отчего их преимущественно использовала пехота. Мне показали несколько видов сабель, мечей и пик, которые, как оказалось, были частью товаров, которые переправлял отец. Продемонстрировали несколько видов эфесов и как их можно применять в бою. Рассказали, что в далеких северных королевствах предпочитают драться топорами и секирами. И, наконец, я узнала, что ножи, висящие на поясах благородных и не очень людей, тоже имеют самые разные названия в зависимости от длины и формы лезвия.
За время этих лекций я узнала столько способов убийства себе подобных, что утвердилась в мнении, что чем больше узнаю о предмете и чем лучше буду владеть разными видами оружия, тем больше шансов будет защитить себя и не нанести непоправимых повреждений противнику. Вдаваться во внутреннюю полемику о том, что некоторым индивидуумам лучше не топтать эту землю вовсе, и их убийство пойдет всем на пользу, я не стала — скользкая это тема. А представлять себя в роли убийцы не хотелось совсем.
К вечеру второго дня после начала занятий я умаялась настолько, что едва небо окрасилось в цвета заката, отправилась в каюту, чтобы, постанывая, уложить свою многострадальную тушку на койку. О том, как я буду себя чувствовать завтра, не хотелось даже думать. Скрипнув дверью, вслед за мной вошел отец: