Быть Иосифом Бродским. Апофеоз одиночества - страница 125

Шрифт
Интервал


Как знать, быть может, смерть, и гроб, и тленье —
Лишь новая ступень к иной отчизне.
Не может кончиться работа жизни…
Так в путь – и все отдай за обновленье!
Герман Гессе. Игра в бисер

Non sum qualis eram.

Гораций

А когда с течением времени ты начнешь замечать, что имя твое начинает обращаться среди людей, не придавай этому большего значения, нежели всему, что исходит из уст их. Скажи себе: оно стало непригодным, и сбрось его. Прими другое, все равно какое, лишь бы Господь в нощи мог позвать тебя. И скрой его от всех.

Рильке
Зане свободен раб, преодолевший страх…
Мандельштам
Я получил мою свободу со вздохом.
Байрон

Мир меня ловил и не поймал.

Эпитафия на могиле философа Сковороды

Мир существует, чтобы войти в книгу.

Малларме
……………………………………………….
………………………………………………..
………………………………………………..
…………………………………………………
…………………………………………………[4]

Глава 30. УТЕШЕНИЕ В СЛЕЗАХ

Глава последняя, прощальная, прощающая и жалостливая

Я воображаю, что я скоро умру: мне иногда кажется, что все вокруг меня со мною прощается.

Тургенев

Вникнем во все это хорошенько, и вместо негодования сердце наше исполнится искренним состраданием.

Пушкин

– …я не судья тебе встал говорить, а сам как последний из подсудимых.

Достоевский

Господи! Не сделай меня похожим на Парнока! Дай мне силы отличить себя от него.

Осип Мандельштам
Мой бедный шут, средь собственного горя
Мне также краем сердца жаль тебя.
Шекспир
Он пел, уменьшаясь в значеньи и теле
……………………………………………………….
Он шел умирать. И не в уличный гул
он, дверь отворивши руками, шагнул,
но в глухонемые владения смерти.
Он шел по пространству, лишенному тверди.
ИБ. Сретенье

Мне захотелось услышать собственный голос, и вот результат – роман, который с Божьей помощью я сейчас дописываю. Я знаю, что он появится во всех отношениях преждевременно, но обратно затолкнуть его в чернильницу я уже не сумею, увы…

Я пишу этот роман шепотом, потому что еще не пора, потому что каждый мой шаг на заметке и эхом отдается в стенах КГБ, потому что я боюсь громко говорить даже в собственной квартире.

Я пишу этот роман шепотом, но в полный голос, во весь голос, а громче я не могу – сорву связки.

О чем я больше всего сейчас жалею, так это о том, что уничтожил те двенадцать страничек про бывшего моего друга Сашу Кушнера: мне не хватает их сейчас для равновесия.

Не слишком ли много грехов навесил я на Сашу, не слишком ли велика отрицательная на него нагрузка?