– Коля знает? Про половину…
– Догадывается, наверное. Да мне все равно…
– Что ты делаешь, Алешина? Близких своих пожалей.
Но мы действительно всегда – всегда были как две половинки одного целого. Мы так точно подходили друг другу, как две створки раковины, они соединялись, раковина захлопывалась, получалось одно целое – МЫ. Одна общая душа. Такого со мной никогда не было. Всегда оставалось что-то для себя…
Тот вторник, после дня рождения его дочки Юльки, пришел через месяц. Он заболел воспалением легких, попал в больницу. Общались мы только по телефону. Возможность встречи у постели больного с его женой, дочерью или мамой ни меня, ни его совсем не устраивала. Он звонил мне на работу со сводками о состоянии своего здоровья. Я очень тосковала.
В тот день мы проводили Мишку Гаминского в Израиль. Ребенка мы ему так и не родили, дачу он нам так и не подарил. Мы отметили это печальное событие в буфете аэровокзала.
– Ну, пора. Может, когда прилетим тебя навестить, – сказал Гена.
– Да уж скорее я сюда приеду обратно, – ответил, смеясь, Мишка. Глаза у него были грустные-прегрустные.
Мы поехали в нашу квартиру, зашторили окна, зажгли свечи, открыли коньяк. Начали наш разговор – глазами.
– Ты сказал?
– Нет. А ты?
– Я жду тебя. Ты должен сделать это первым.
– Завтра, – ответил мне он вслух. – Нет, сегодня вечером… Нет – завтра. Давай сегодня никуда отсюда не уходить.
– Давай, – сразу согласилась я, набирая свой домашний номер: врать.
– Я сказал, что уезжаю в командировку.
– Но я же ничего не сказала…
Когда я решила все свои домашние проблемы, он сообщил с деланным равнодушием.
– Олюшoк… Знаешь, я тебе изменил.
– Да что ты? – бодрым голосом уточнила я, чувствуя, как лицо мое покрывается красными пятнами. – Впрочем… Ты ведь мне все время со своей законной клушей изменяешь, – грубо заметила я.
– Да не с ней. Тем более что ты знаешь, что я со своей половиной не сплю. В отличие от тебя.
– А с чего ты взял, что я с ним сплю? Мы никогда об этом с тобой не разговаривали.
– А у него что, есть любовница?
– Не знаю, не думаю.
– Тогда как же он живет эти семь лет?
– Ну, не семь…
– А сколько?
– Ну, год, наверное. Может, больше.
– Пусть год. Как?
– Я не знаю, меня это не интересует.
– Поинтересовалась бы. Может, чем помочь мужику нужно.
– Пошлятина какая трамвайная. – Я брезгливо передернула плечами.