– Ну ладно, – недоверчиво посмотрела на него тетка, и Крюкин в который раз удивился, какие они разные с его матерью. А ведь одних корней, одна кровь течет в их жилах, единородные сестры – как говорила его покойная мамаша, которая не в пример тетке была сердечнее и щедрее на улыбку.
– На тебе бритвенный прибор, побреешься… А то как будто тебе за полтинник. А ведь еще и сорока нет…
– Бритва тоже покойника? – поинтересовался Крюкин.
– Его же.
– А где же дядькино все?
– Вспомнил… Григорий уже как восемь лет умер. Все его добро раздала людям, в церковь снесла. Мне так матушка в церкви посоветовала, когда я Сорокоуст заказывала. Чтобы моему Григорию на том свете легче было, когда мытарства станет проходить.
Надо же, тетка еще и набожная, оказывается, удивился Крюкин. А ведь нипочем не скажешь. Вся такая жесткая, взгляд колючий, как у контролера в тюряге.
– Ну и помогло, как ты думаешь? – спросил Крюкин ради любопытства. Все-таки интересно, приходят ли с того света какие-нибудь новости.
– А то как же! Как прошло сорок дней, он, Григорий мой, приснился мне – такой весь нарядный, в красивом костюме выходном. Мы его в нем хоронили. Рубашка белая, прямо светится. И сам светится…
– Сказал что-нибудь?
– Нет, молчал. Постоял в столпе сияния – такой весь улыбается, добрый, я его таким и не помню… И уплыл. Вверх…
– Раз в сиянии – это добрый знак, – задумчиво сказал Крюкин.
– Добрый, правду говоришь… – Тетка пригорюнилась, задумчиво глядя на племянника. Надо же, из тюрьмы пришел, а какое-то понятие в нем сохранилось.
Крюкин пристроился у зеркала в коридорчике и быстро сбрил трехдневную щетину.
– А теперь уже покормлю, – смилостивилась тетка, удовлетворенно оглядев племянника. Рожа, конечно, бандитская, ее выражение никаким хозяйственным мылом не отмоешь, кирпичом не ототрешь. Но хоть насекомых в дом теперь не занесет. Волосы после тщательной помывки поднялись пушистым венчиком, и она не удержалась, все-таки провела по голове сироты убогого ладонью. Но тут же строго сказала:
– Садись, пока не передумала.
– Люблю повеселиться, особенно пожрать! – ощерился в улыбке племянник, и тетка заметила, что с зубами у него совсем плохо. Передние еще ничего, хотя и цвета землистого, а те, что боковые, – одни пеньки…
Крюкин жадно набросился на еду, не обращая внимания на то, что тетка не сводила с него взгляда. Когда он выхлебал полную тарелку борща, а затем тарелку картошки и целую рыбину, хрустя огурцами и не забывая откусывать нехилые куски хлеба, тетка проворчала: