«А мои молодые, наверное, втихомолку порадовались бы, если бы я вот так погиб», – явилась несправедливая мысль. Виталий Ильич знал, что это далеко от истины, что даже чужая по крови невестка Вера лила бы по нему слезы на похоронах, но растравлял эту мысль с мрачным сочувствием к покойному себе – да так, что самому возрыдать впору.
Сумароков приподнял голову от бумаг. Чувства снова утащили его далеко-далеко…
Может быть, причина семейных трений в сумароковской семье скрывалась в первых годах жизни его единственного сына, Анатолия Витальевича, которого до сих пор, точно ребенка, они с матерью называют Толик? Толик рос таким слабеньким, таким болезненным! Молодая мама, Рая тогда отдавала сыну дни и ночи, постоянно брала отгулы, до хрипоты ссорилась с начальством из-за больничных. Все деньги уходили на лекарства, Рая работала очень мало, поэтому основная ноша семейного бюджета ложилась на плечи Виталия. Приходил усталый, как лошадь, на которой пахали с утра до вечера, и дома не мог расслабиться, потому что его встречали разговорами о детских кашках, о лекарствах, об анализах, о каждом Толиковом чихе… Злясь и не смея перебивать излияния святых материнских чувств, молодой Сумароков начинал уж задумываться: а чем таким уж серьезным болен его сын? И если даже он постоянно то кашляет, то чихает, если он малоподвижен и страдает то поносами, то запорами – какова в этом роль его сверхзаботливой мамочки, которая кутает и перекармливает свое чадо? Он неоднократно пытался серьезно поговорить на эту тему с Раисой, но получал в ответ лишь обвинения в том, что он ничего не понимает в медицине (жена, между прочим, по образованию экономист, хоть и мнит себя выше любого медика), что он не желает понимать ее материнское беспокойство о жизни и здоровье Толика, что он – самое худшее – ненавидит своего ребенка… Ну насчет ненависти – это, допустим, ерунда, но какая-то неприязнь к этому малолетнему объекту нежных забот, от которого его, отца, усиленно устраняли, у Сумарокова тогда брезжила. Правда, он надеялся, что она полностью рассосалась, когда Толик подрос, и отец и сын вместе собирали модельки машин, ходили на лыжах, ездили на выставки и даже – был грех – на ипподром… А теперь вот откуда-то вынырнула неприязнь – подавленная, старая. Неприязнь старости – к юности?