Я с усилием натянул улыбку и подставил острый конец. Тома хищно
тюкнула, и мое яйцо влажно треснуло. Тупая сторона также не смогла
оказать достойного сопротивления.
– Сдаюсь, – поднял руки. – Куда же мне против двоих, да опыта
поколений в придачу…
Тома, радостно взвизгнув, разбросила руки в стороны и крутанула
на цыпочках полный оборот, закинув голову к потолку и разметав в
движении волосы широким веером. Я повеселел. Да гори оно все огнем…
Есть время бросать камни, и есть время отдыхать душой. Я что-нибудь
потом придумаю. Обязательно.
– Ты готова? Не легко оделась?
Тома отрицательно замотала головой, нетерпеливо притопывая
ножкой.
– Тогда – вперед!
Бабушка захлопнула за нами входную дверь и опять загрохотала
запорным крюком. Мы переглянулись и, весело смеясь, стремительно
скатились по ступенькам, оставляя за спиной эхо дробного перестука
Томиных каблучков. Я оттянул на себя тяжелую входную дверь, и мы
вынырнули из полутьмы парадного в весеннее тепло, льющееся с
непривычно глубокой синевы.
Срезая дорогу, пошли насквозь через Троицкий рынок, и Тома тут
же с восхищением прилипла к выстроившимся в рядок аквариумам.
Бликовали в солнечных лучах стайки неончиков, среди тянущихся вверх
пузырьков воздуха солидно прогуливались ярко-красные и
угольно-черные меченосцы, потряхивали роскошными вуалями хвостов
гуппи и поражали своей необычной формой мраморные скалярии. Дальше
по ряду продавали сушеных дафний, в эмалированных лоточках
шевелилась мясисто-фиолетовая масса трубочников и брусничная –
мотылей. Тома с брезгливой опаской понаблюдала, как местный
дуремар, орудуя спичечным коробком, отложил покупателю на листок
газеты копошащуюся порцию и ловко свернул в кулек.
– Брр… Какая гадость, – сказала с чувством.
Вышли на Фонтанку и по пешеходному мостику перебрались на другой
берег, по дороге полюбовавшись величественно плывущими откуда-то с
Ладоги льдинами, в синеватой толще которых иногда что-то
таинственно искрилось и переливалось. В воде Крюкова канала
отразилась воздушная, словно произведение виртуоза-кондитера,
колокольня Никольского собора, и мы ненадолго замерли, наслаждаясь
одним из самых красивых видовых мест Ленинграда. Потом Тома
поозиралась вокруг в поисках знакомых рож и, не обнаружив,
решительно взяла меня под локоть.
Мир стал еще краше, и я замурлыкал, косясь на девушку: