– Знаем, – откликнулся я. –
Кто не знает, расскажу.
– Во-от… – продолжила Светлана Николаевна. – Дядя
Вася – это тот самый командир третьего полка первой
дивизии народного ополчения Василий Филиппович Маргелов, первый
командующий ВДВ. Было принято решение, – возобновила она
рассказ, – формировать из добровольцев, тех, кого
не могла принять по штату кадровая армия, дивизии
народного ополчения. По мере формирования они отправлялись
на фронт навстречу врагу. Всего в Ленинграде было
сформировано десять дивизий народного ополчения.
Это не считая отдельных более мелких частей –
например, было сформировано, преимущественно из спортсменов,
несколько десятков отдельных разведывательно-диверсионных рот
и батальонов, которые подолгу действовали в тылу врага.
И все дивизии – все! – воевали беспримерно
героически. Приведу ради примера свидетельства из донесений
и дневников фашистских генералов. – Она вытащила
из кармана листок и зачитала: – Командование
пятидесятого армейского корпуса, наступавшего на гатчинском
направлении, так характеризовало советские войска: «Многие
воинские соединения то ли по убеждению, то ли
под давлением комиссаров сражаются очень хорошо
и сопротивляются до полного их уничтожения».
А фашистский генерал Шмидт, командовавший тридцать девятым
моторизованным корпусом, что воевал на южном побережье
Ладожского озера, жаловался Гитлеру, что «большевистское
сопротивление своей яростью и ожесточенностью намного
превзошло самые большие ожидания». Другой генерал рапортовал
в ставку, что «ввиду упорнейшего сопротивления
обороняющихся войск, усиленных фанатичными ленинградскими рабочими,
ожидаемого успеха не было». А вот запись из дневника
еще одного генерала: «Русские – как фанатики.
Они бьются за каждый метр земли. Нас прижимают
к земле, не дают выпрямиться. Такого ада мы
не видели в Европе»…
– А у нас что, не Европа? – недоуменно
подняла брови Аня. – У них по географии что
в школе было, у этих генералов?
– Для них мы были азиатскими варварами, подлежащими
уничтожению, – пояснила ветеран.
Вокруг раздалось недовольное хмыканье. Как-то незаметно
расстояние между нами и старухой уменьшилось, а наш строй
стал плотнее.
Она чуть задумалась, потом снова заговорила:
– Знаете, можно было бы рассказывать, какая дивизия,
где и когда вела бои, но мы же говорим
о людях? Я приведу несколько коротких примеров,
в которых можно увидеть их отблеск. Вот, помню такой случай.
Командир нашего полка на дороге, ведущей с фронта,
встретил идущего в тыл бойца. «Что, струсил?» – спросил
он. «Никак нет, – ответил боец. – Шарнир на протезе
разболтался, сейчас подтяну – и назад».
А в третьей дивизии, что на Карельском
перешейке воевала, почти весь разведбат дивизии составили
из подросших у нас детей испанских коммунистов.
Те вообще страха не знали. Знаете, как снайперов
финских ловили? Работали двойками. Узнавали район, где снайпер
вражеский сидит, один скрытно занимал позицию, а второй шел
«живцом», вызывая огонь на себя. Представляете, каково
это – выйти из укрытия и пойти по открытому
участку, зная, что в тебя сейчас целится снайпер?!
Вот так по очереди они этих кукушек и снимали.
А еще очень хорошо воевали отступившие к Лужскому рубежу
батальоны рабочей гвардии Риги, Елгавы и других латвийских
городов. До Лужского рубежа дошло около тысячи двухсот бойцов
под командованием проректора сельскохозяйственной академии
Карлиса Ульпса. Стояли насмерть, их остатки потом воевали
на Ораниенбаумском пятачке. А весной сорок второго,
уже когда фронт здесь стабилизировался, пришли добровольцы
от спецпереселенцев, так тогда называли раскулаченных.
Наш комдив сначала не хотел их брать на пункте
пополнения, а уже через месяц приезжал туда и орал:
«Мне раскулаченных, мне!» Тоже по-своему золотой
фонд был…