– Да не вопрос. Помогать молодежи – наша
святая обязанность, – убежденно сказал он и довольно
разгладил правый ус.
Я хлопнул пробкой и лихо разлил пенящуюся струю
по бокалам. Проплыли Инженерный замок, поднырнули
под мост, и мимо потянулся Летний сад.
– Тома… Томочка… – Горло неожиданно перехватило,
и я смешался, забыв подготовленные слова, а потом
выдернул на язык первое подвернувшееся: – Я старый
солдат и не знаю слов любви…
Кончик носа Томы презрительно сморщился, чуть-чуть, почти
незаметно. Улыбка еще танцевала на губах, но зрачки
превратились в воронки, куда, как в черные дыры,
начало стремительно истекать веселье.
Я замер с перехваченным от волнения
дыханием – так замирает сапер, обнаруживший, что уже
поставил ногу на мину, но еще, к счастью,
не услышал щелчка взрывателя.
– Стоп! – замахал рукой, пытаясь прогнать только что
наговоренную чушь. – Стоп… Ты права, фигню молочу….
Паясничаю на нервной почве. Извини. Сейчас…
Посмотрел в высокое небо. Господи, ну почему это
каждый раз так мучительно тяжело?!
Пару раз глубоко вздохнул, собирая всю смелость,
и решительно взглянул прямо. Голова закружилась, и я
начал проваливаться в эти наполненные тревожным ожиданием,
разноцветно-зеленые с оранжевыми крапинками глаза.
– Солнышко… – выдохнул с радостным
страхом, – понимаешь, я без тебя жить не могу…
Я тебя люблю. Молчи! – испуганно воскликнул я –
вдруг показалось, что она хочет качнуть головой. – Молчи…
пока.
Я замер на миг, вслушиваясь, готовый ко всему,
вплоть до тревожного скрежета разверзающихся прорех мироздания
и визга выскакивающих оттуда лангольеров. Нет, тихо…
Наклонился поближе и, осмелев, с жаром продолжил:
– Да, люблю. Я знаю, что мы лишь школьники,
почти что дети… – Я чуть печально улыбнулся. – Пока
дети. Ты можешь не отвечать, я лишь хотел сказать
тебе о том, что ты теперь для меня значишь.
Сказал! С облегчением выдыхаю и вижу, как ползут
у Томы вверх уголки губ, а на щеках начинают
проявляться милые ямочки. Меня неудержимо тянет вперед, и я
наклоняюсь к ее губам. Тома опять стреляет глазами мне
за плечо, на корму, и заливается густым
румянцем.
– Потом… – шепчет чуть слышно.
Я приостанавливаюсь, незаметно втягиваю ставший родным
запах, затем улыбаюсь глазами и согласно прикрываю веки.
Потерплю. И вновь поднимаю позабытый бокал: