- Полиглоты? - Тома ощутимо расслабилась.
- Да, они. Клеопатра, по сведениям исторических источников,
свободно изъяснялась на десяти языках, Толстой знал пятнадцать,
Грибоедов и Чернышевский - по девять. А в доме Набокова в его
детстве говорили сразу на трех языках: русском, английском и
французском - вот он всеми тремя и владел как родными.
Кончик ее носа брезгливо сморщился:
- Что-то как-то мне этот Набоков не пошел. Гадость редкостная, -
мы добрели до ее парадной и остановились напротив друг друга. Тома
опустила портфель на землю и продолжила, чуть покраснев, - ну... У
нас дома была одна его книга. Я потихоньку прочла. Написано
красиво, но читать противно. Зачем такое писать? Какую идею он
хотел донести? Не понимаю...
- Это ты о «Лолите»? - глаза ее забегали и она, еще гуще
покраснев, кивнула. Я продолжил: - Ну да, есть такое, согласен. Но
ты учти следующее. Он был аристократ, сноб и талантливый
провокатор. «Лолита» на уровне сюжета - это осознанная провокация,
достигшая своей цели. Но как писателя, его интересовали не идеи и
сюжет, а стиль и слог как способ извлечения эмоций из души
читателя. Он - инструменталист, разработчик языка. И вот здесь он
бесподобен. Именно так его и надо воспринимать.
- Но неужели нельзя было выбрать другой, приличный сюжет! Грязь
какая-то отвратительная получилась, прилипчивая... Прочла, и внутри
зудело и чесалось, как будто вся я - старый расцарапанный укус.
Приличный писатель не должен такие гадости делать, - глаза Томы
возмущенно блестели, она говорила все быстрее и громче.
Мы еще немного поспорили. Под конец, каюсь, не сдержался - на
мое лицо проскользнула-таки зловредная улыбка. Тома, заметив ее,
запнулась и с недоумением оглянулась.
Да, милая, да! Мы уже минут десять топчемся у твоего
подъезда!
Видимо, эта же мысль пришла в голову и Томе. Пару секунд она с
превеликим изумлением смотрела на меня, до глубины души пораженная
моим коварством, а затем подхватила портфель и ломанулась в дверь.
Я помог ей совладать с тяжелой пружиной и остановился на грани
света и полумрака, прислушиваясь к стремительно удаляющемуся
поцокиванию.
- До завтра, Тома, - бросил в полутемноту.
Каблучки замолкли.
- До завтра, - неуверенно прозвучало в ответ откуда-то
сверху.
Я широко улыбнулся и закрыл дверь. До завтра. До завтра, черт
побери, до завтра!