То была песня о страсти. У кого-то больше, у кого-то меньше, но
это пламя всегда снедало душу каждого из них. Ни среди Нолдор, ни
среди тёмных эльфов не было малохольных слизней. Каждый из них —
горел. В ненависти или в любви. На поле боя или в мирном деле. В
танце и в постели.
Но в первую очередь — Малекит и вторившие ему Нерданель и
Лаурэфиндэ пели о несгибаемости и непобедимости. О том, что ни один
из их народа никогда не преклонит колени ни перед кем — кроме того,
кто действительно этого достоин. О том, что никому и никогда не
удастся победить, склонить или сломать тех, кого закалило пламя
Ауле, как когда-то наггаритцев закалила ярость Кхейна.
Что бы не случилось — они были и будут непобедимы!
И Король-Чародей, Куруфинвэ Феанаро — видел. Видел по постепенно
меняющимся взглядам собравшихся, видел как плечи Нолдор
расправляются, глаза, было поблекшие, наливаются былым огнём. Как
старые и опытные, заставшие Поход — такие как Румиль, к примеру —
одобрительно кивают, начинают слегка отбивать ритм ладонью по
груди. А молодёжь так вообще находится в шаге от того, чтобы
влиться в круговорот песни танцем!
Как слегка морщатся златовласки, незаметно пытаясь зажать уши,
избавиться от звучавшего в их головах пламенного голоса, что волной
накатывал на разум.
Его оружие идейной войны попадало в цель. Музыка, дивное слияние
друкайских мотивов и магического воздействия на душу ваниарской
школы, что-то будили — там, глубоко внутри каждого, в местах, где
куда больше царствует нутро, чем разум. Что-то тёмное — и в то же
время огненное, страстное. И только потом — уже разум начинал
воспринимать хлëсткие, словно удар хлыста, слова, что отзывались в
сердце.
Оставалось сделать лишь шаг. Искорка на трут — запылает. Малекит
сделал его, увлекая за собой жену и вассала — вниз, в толпу, в
танец. Оставив зачарованные рунами инструменты играть
самостоятельно.
И в тот момент, когда Чародей начал огненную пляску подобную
той, что друкаи плясали на собственных празнествах, подавая пример
и остальным Нолдор, становясь тем камешком, что сводит лавину —
Сафирон, Сулех и Минратос вновь изрыгнули пламя, что, изгибаясь,
сложилось в видную всей площади фигуру. Крылатого дракона,
держащего в лапах восьмиконечную звезду.
***
— Ты долго готовил это, сын мой.
Финвэ стоял спиной ко входу, когда Король-Чародей, открыв двери,
вошёл в его покои. В руке повелителя Нолдор покоился кубок,
наполненный, как уже успел изучить его привычки друкай, водой —
правитель не терпел пьянства с утра пораньше, позволяя себе вино
лишь после того, как закончит дела.