– И самообладанием, – дополнил молчавший до этого Самойлов.
– Ага, – Руденко свернул направо и, проехав еще сотню метров, въехал в тихий пустынный двор. – Народ на дачах – на огородах. Тишина и мертвые с косами…
Он судорожно усмехнулся.
– Первый подъезд, – деловито сказал он, сделав серьезное лицо, и довольно резко затормозил у покосившейся лавочки.
Яна первой вышла из машины. Заперев дверцы, Руденко присоединился к ней, замыкал шествие Самойлов. Они поднялись на третий этаж.
– Здесь, – Руденко приложил ухо к крашеной деревянной двери, располагавшейся справа от лестницы.
На всякий случай он позвонил. Потом еще и еще. Молчание. Тогда он скомандовал Самойлову:
– Понятых давай!
Сержант затарабанил в дверь напротив. Там никто не отозвался. Тогда он звякнуло в близлежащую квартиру. Минуты через две из-за двери раздался настороженно-глухой женский голос:
– Кто-о-о?
– Милиция. Откройте, мы приехали к вашей соседке.
Дверь приоткрылась на длину цепочки. В тусклом прогале возникло бледное встревоженное лицо пожилой женщины. У нее были плотно, прямо-таки страдальчески сжатые губы и прищуренные глаза.
– Что такое?
– Не бойтесь, мамаша, – бодро рявкнул Руденко. – Будете понятой. Нам нужен еще один человек.
Самойлов позвонил в другую квартиру.
– Да нет их, они на поминках, – дребезжащим голосом сказала женщина, снимая цепочку.
Она закрыла дверь и вышла на площадку.
– А что случилось? – в ее глазах металась тревога.
– Иди-ка найди слесаря, – приказал Руденко Самойлову.
– У них во втором подъезде бендешка, – подсказала женщина, – но сейчас праздник, – она озадаченно пожала плечами. – Можно позвонить дяде Коле домой, у меня телефон…
– Вызывете его, пожалуйста, – попросил Самойлов.
– Ага, – удовлетворенно кивнул Руденко. – А ты, – обратился он к сержанту, – опроси других соседей. Нет, не сейчас, позже. Вдруг она жива, – он покосился на Яну.
Та выразительно вздохнула, мол, твоими бы устами да мед пить.
– Как зовут-то вас? – улыбнулся Руденко женщине, напуганной нестандартной ситуацией.
Она скрылась в квартире минутой раньше, а теперь снова вышла и застыла, сложив руки на груди в молельном жесте.
– Елизавета Петровна, – ответила она, – я позвонила, сказал, что будет. Но, по-моему, он…
Она красноречиво щелкнула двумя пальцами себя по горлу.
– Еще бы! – просиял Руденко, которому зачастую общение с трудовым народом доставляло простодушную радость, – праздник как никак!