– Погодите, я вам всё сейчас
расскажу! – она таинственно улыбнулась и закатила глаза, «впадая» в
транс. – Ведь это порча!.. Да-да, землицы с могилки с чужой взяли
да вам под кровать, и... Толя... Кто такой Толя?.. Из-за него у вас
одиночество в глазах?..
– А у вас – камни в почках. И
хронический гастрит, – да, я тоже немного смыслю в экстрасенсорике.
– И дочь дома, на третьем месяце беременности, брошенная парнем. И
вами. И лучше ей помогите, чем мне про могилки сочинять.
Видит бог, я стараюсь быть добрее, но
люди сами нарываются. И моё отношение к окружающим всегда зависит
от того, зачем они меня окружили.
Мадам резко выпрямилась и
вспыхнула:
– Откуда вы...
– От верблюда, – я встала и
подхватила пакет с едой. – Всего хорошего.
И, сунув в рот остатки хот-дога,
сбежала, оставив мадам в шоке и расстроенных чувствах. Одиночество
в глазах... Я презрительно фыркнула. Да я уже года три мечтаю
побыть в одиночестве и без срочного дела, хотя бы денёк... Выйдя из
парка, я пошла вдоль ограды, поводя носом. Кыс-Кыс-Кыс, где же
прячешься, морда пятнистая?.. А время – к десяти, и мне ещё по
барам...
Потягивая из трубочки кофе, я перешла
через дорогу, нырнула в тёмный проём между домами и углубилась в
подворотни. Внимательно смотрела под ноги, обходя разбитый асфальт,
и мысленно составляла диалог. Влажный ветер шуршал в кронах старых
тополей, роняя жёлтые листья. В зашторенных окнах горели редкие
огоньки. И как там Жорик, справляется ли?.. С тех пор как мы
познакомились, призрак почему-то считал себя обязанным за мной
присматривать. То есть активно лезть в мою жизнь и совать
любопытный нос во все дела. А я разрешала, взамен нещадно его
эксплуатируя. А что, близкие должны (быть использованы по
назначению) чувствовать себя нужными.
Кыс нашёлся на высоченном тополе. Я
быстро осмотрелась. Сталинские пятиэтажки, квадратный двор,
заросший старыми деревьями, сломанные качели и разбитая песочница.
На единственной скамейке с единственной же доской-сидушкой –
знакомое клетчатое одеяло. И ни души. За исключением пары
зеркальных «фар» меж густых ветвей.
– Кыс, сползай, – я положила на
скамейку пакет с едой. – Дело есть, – и отошла, отвернувшись.
Позади меня завозились. Кыс частенько
выбирал кошачий облик – говорил, так легче и затеряться, и ноги
унести, и на жалость надавить, чтоб подкормили. Но я его видела и
птицей, и змеем, и даже – по большим праздникам – человеком. Он,
конечно, уверял, что может обернуться кем угодно, хоть слоном, но я
подозревала, что массы тела ему хватит от силы на плюшевого
слоника. И пес-кавказец – его потолок.