– Идем, – сказал он громко, чтобы услышал Ламберто. – Здесь ее
нет.
Младший жрец отвернулся от Герландо и посмотрел на Нильса,
широко раскрыв глаза.
– Что значит – «идем»? А как же…
– Нюхач, – коротко сказал Нильс, и лик Ламберто просветлел.
Запустив руку в карман теплой зимней рясы, он вынул нечто,
напоминающее спутанный клубок из щепочек и веревочек.
– К колдовству заставляете прибегать, грешники! – укорил он
родителей Энрики.
Агата обратила к нему заплаканное лицо:
– Оставьте вы ее, прошу! Уж коли сбежала… И так – не жизнь, а
горе сплошное. Ну чем не наказание?
– Прошу вас, женщина, не подвергайте сомнениям законы Дио! –
погрозил пальцем Ламберто. Для этого ему пришлось положить книгу на
стол. – И не разбрасывайтесь впредь священными текстами – это тоже
можно расценить как прегрешение.
Высоко подняв руку, он швырнул на пол клубок. Лишь только тот
коснулся досок – подпрыгнул и завис в воздухе. Заметались щепки,
поползли веревки, сплетаясь во что-то, что вдруг встало на четыре
лапы и, повернув нелепую морду к Ламберто, тявкнуло
веревочно-щепочным голосом.
– Предоставьте следствию какую-либо вещь, принадлежащую, либо
сделанную руками Энрики Маззарини! – потребовал Ламберто.
Руки Нильса дрогнули, дернулись по направлению к алому шарфу,
окутавшему шею, но тут же вытянулись по бокам. Ни Агата, ни
Герландо не тронулись с места.
– Ну? – Ламберто нахмурился. – Я что, сам должен искать? Синьоры
карабинеры!
– Что? – вяло откликнулся из угла Армелло. – Ткните пальцем,
куда стрелять, да мы побежали. А в девчачьем бельишке ковыряться
нас не нанимали.
Эдуардо и Томмасо, склонив головы, выразили полнейшее согласие с
Армелло. Ламберто перевел взгляд на Нильса:
– Синьор палач?
– Готов рубить головы, ваше святейшество. – Нильс пнул носком
ботинка стоящий у стены футляр с гильотиной.
– Прекрасно, – буркнул Ламберто, направляясь к лестнице на
второй этаж. – О вашем поведении будет доложено Фабиано.
Когда шаги младшего жреца стихли, Герландо беззвучно приблизился
к жене, сел рядом, взял ее за руку. Нильс посмотрел на них.
– Мне очень жаль, – сказал он, полагая, что выражает мысли не
только свои, но и троих карабинеров.
Агата сверкнула на него глазами, столь похожими на вечно
пылающие очи Энрики:
– Да пошел ты! Щенок фабиановский.
Герландо шикнул на нее и крепче сжал руку. Нильс отвел взгляд,
уставился в окно. Шло бесполезное время. Как будто оно может что-то
изменить для несчастной скрипачки. Не бо́льшим ли благом будет
разыскать ее скорее и оборвать мучения?