— Ну спасибо, — поморщился Олег. — Но
в целом ты прав, мы никому не нужны. Меня сфинксы чуть не
сожрали.
— Извини, если это прозвучало слишком
резко. Так что с Катей? — продолжил я как ни в чем не бывало.
— Ты только ее так не называй, —
хмыкнул Громов. — Иначе на дуэль вызовет и сожжет, как сможет. Но…
она тоже отброс. Очень взрывоопасный, как и все ее родственники.
Вернее, приемные дети Пожарских. Только один из них достоин трона,
а значит, всем остальным не жить.
— Потрясающе, а если она просто
выйдет из гонки, отказавшись от призрачного стула? —
поинтересовался я.
— Отказаться от трона — значит
отказаться от титулов и рода. Безродных без сил и способностей
пожрут сфинксы, — передернув плечами, сказал Олег, и я понял, что
это не просто фигуральное выражение. — В академию может войти
только аристократ, претендующий на место в высшем обществе. Как и
выйти из нее.
— Какое славное место, — усмехнулся
я, делая себе еще одну зарубку в памяти. — Тогда что здесь делают
девочки без способностей и дара бога?
— Их провели одаренные родители, пока
они считались детьми, для поиска мужа. Либо они станут чьими-то
женами и выйдут отсюда уже после объявления неразрывного брака,
будь хоть третьими в гаремах, либо… их пожрут сфинксы, —
поморщившись, объяснил Олег. — Хотя, конечно, может произойти чудо,
и одна из них обретет дар богов, став претенденткой на место главы
рода, но я о таком только читал.
— Ясно. Братоубийственная война до
последнего выжившего и нулевая толерантность при полном
равноправии. Это мне нравится, — усмехнулся я. — А что с деньгами?
Чем, кроме связей, они могут помочь Пожарской?
— Ингредиенты для совершенствования
дара, раскрытия собственных талантов и улучшения тела, — как само
собой разумеющееся сказал Олег. Я же про себя лишь усмехнулся,
такой путь мне совершенно не светил, по крайней мере, пока. Ведь
мой личный дар был связан не с чужими богами, о которых я ничего не
знал, а с давно почившим скандинавским обманщиком и его кинжалом,
который я подчинил.
— Сегодня не время собраний, в чем
спешка, брат? — произнес мужчина, чье лицо было полностью скрыто
капюшоном. Хотя уверенности в том, что перед ними мужчина, ни у
кого не было. Каждый в ордене умел менять свой голос и скрывать
одеждой истинные контуры тела, хотя далеко не все этим
пользовались.