— Байки, — тут же отозвалась вновь
уронившая голову на парту Брианна. А вот Эола, наоборот, подалась
вперед.
— Вчера я весь день после занятий
занимался тем, что изучал старые фолианты, слухи и сплетни по
изучению дара. Так уж вышло, что у меня появился интересный
наставник, имя которого я не могу раскрыть. Но одно главное —
получить дар удавалось сотням или даже тысячам, независимо от силы
крови или рода, — сказал я, соврав почти в каждом слове. Брехня
полная, сколько я ни анализировал, убеждался: силы получают те, кто
делает ради них все возможное. А у нас тут сборище детей-белоручек.
Поняла меня разве что Екатерина.
— Если это и в самом деле сделает нас
сильней, я готова опробовать зелья на себе, — сказала Пожарская,
поднявшись. — Что для этого нужно?
— Пройти в лазарет, всем нам. Сегодня
вы будете мучиться кошмарами и сражаться во сне под присмотром
сестер. Завтра — сможете проверить ваши навыки на тренировочной
площадке, а уже послезавтра, во время экзамена, будете готовы. Но
прежде я должен поговорить с каждым из вас, чтобы выяснить слабые и
сильные стороны, — напомнил я. — Попрошу выйти всех из класса, а
затем заходить по одному. Первая — Брианна.
— А почему я? — недовольно спросила
девушка.
— Потому что тебе это больше всего
нужно. — Я коротко улыбнулся, показав всем на дверь.
Беседы заняли больше двух часов, хоть
я и не выпытывал каких-то особенностей или тайн. Простые вопросы:
чего хочешь, какое оружие любимое, чему учили, что будешь делать
после академии. Все ответы я записывал в новую тетрадь, отмечая для
себя множество пробелов в рассказах одноклассников. Только Виола и
Пожарская пришли на обучение добровольно. Правда, по совершенно
разным причинам.
— Я не хочу об этом говорить, — чуть
отвернувшись, сказала Виола, когда настала ее очередь. — Могу я
оставить это при себе?
— Конечно, ваше сиятельство, — легко
согласился я, и девушка вздрогнула, резко уставившись на меня.
— Кто тебе рассказал? Эрдман? —
спросила она, косясь на дверь.
— Старый рыцарь, бывший когда-то
главнокомандующим твоего отца? — покачал я головой. — Ты слишком
плохого мнения о людях. Или слишком хорошего, тут смотря как
посмотреть. Но меня точно не стоит недооценивать — он не стал
разговаривать ни с кем, кроме тебя, а когда орал — все равно не
перешел на оскорбления, хотя меня посылал чуть ли не матом. Он
уважает силу, но сам взорвался, говоря, что ничего не должен тебе и
твоему отцу. Хотя на самом деле чувствует, что все еще должен
государству. Вывод весьма очевиден.