Я вцепилась зубами в кулак. Нет. Этого не может быть. Я
что-то не так поняла. Нет!
— Миледи? — Голос Николаса донесся словно сквозь вату.
Я подняла взгляд от прыгающих строчек. Лицо Николаса
плыло, и сам он шатался.
— Миледи, что с вами? — Он подхватил меня под локоть,
повлек куда-то. Я бездумно перебирала ногами, так же бездумно позволила усадить
себя в кресло. Под носом возникло что-то жутко вонючее, я подпрыгнула.
— Убери эту гадость!
Откуда Николас взял нюхательные соли? Я никогда их не
держала, потому что не падала в обморок. И сейчас не упаду. Еще не хватало:
лишаться чувств из-за чьей-то злой шутки.
— Что с вами? — Николас присел напротив, встревоженно
заглядывая мне в лицо. Коснулся моих пальцев — руки у него оказались неожиданно
горячими. Хотя нет, это мои холодные.
Я заглянула в подпись. Сэр Грей. Да, старый друг моего
отца. Я плохо его знала: у начальника столичной стражи было много забот, и он
редко появлялся у нас —разве что в нашем особняке в столице. Впрочем, и тогда
он со мной почти не разговаривал, оно и понятно. О чем нам с ним было разговаривать?
— Сэр Грей, — я сама не узнала своего голоса, — приносит
соболезнования по поводу гибели папы.
— О господи! — выдохнул Николас. Лицо его посерело, и я
на миг испугалась, что сердце у старика не выдержит. Сорвалась с кресла,
пытаясь усадить его. Он отмахнулся.
— Как же так… Он же… мы же…
Николас вырастил моего отца и прошел с ним всю войну —
предыдущую войну, с Ландернау, которая закончилась четверть века назад. Я снова
сунулась в письмо — едва ли стоило изводить столько бумаги и чернил только для
того, чтобы выразить соболезнования. Наверняка там есть подробности.
Но почему мне не написала мама? Или Эдвард — ведь к нему
перешел титул после смерти отца? Я сглотнула горький ком, не сразу решившись
читать дальше — вдруг там не только о папе? Следующие несколько абзацев мне
пришлось перечитать три раза.
— Он пишет, что папу убил Рик… Ричард Мортейн.
Этого не может быть. Просто не может быть. Я схожу с ума.
Николас пошатнулся, вцепившись в спинку кресла. Я испугалась за него.
— Сядь, — бесцветным голосом произнесла я.
— Негоже мне…
Я рявкнула:
— Сядь, я сказала!
Грудь словно сдавило ледяным обручем, отчаянно не хватало
воздуха — так, что темнело в глазах и кружилась голова.