Красивая легенда. Красивая и
чрезвычайно опасная. К сожалению, церхонты Баглатота не
приветствуют подобную ересь. Совершенно всё в мире порождено
глубочайшей скорбью всеединого Баглатота, слёзы которого оросили
тело его прекраснейшей дочери Ксантии, убиенной собственной матерью
Кальматорой, люто завидовавшей её идеальной красоте. И именно слёзы
Бога и осколки души Ксантии преобразили её окаменевшую плоть,
создав мир таким, каким мы его знаем по сей день. А Верликтор
является лишь злобным карликом, прихвостнем Кальматоры, исполняющим
её злобную волю и отравляющим сердца верующих ложью. И именно
поэтому ксантарийцы, сыны и дщери Ксантии, до сих пор воюют со
страной Верликтор, поклоняющейся ложному Богу-Кузнецу, во имя
которого они и окрестили себя. Как говорит дедушка (когда наш
придворный снописец не слышит, естественно), это необычайно бесит
всех добропорядочных баглотиран, и отец в этом с ним совершенно
согласен.
Официально наш ковенат, как и
все прочие, поклоняется Баглатоту, веру в которого преподают с
начальной школы. Сложно не верить в того, кто наделил практически
всех ксантийцев даром багрития. Однако тайно дедушка всё же
рассказывал мне о языческом Боге-Кузнеце и о старой эпохе,
прозванной в новом времени Пустой. Как-то раз он даже признался,
что не верит в то, что Верликтор служит Кальматоре. По его мнению,
он просто совершенно иной бог, который сейчас сошелся в схватке и с
мерзкой Кальматорой, и с единым Баглатотом. Возможно, он даже
является чуть ли не первым древнейшим ксангером, получившим свой
дар благодаря осколку души самой Ксантии, дочери Баглатота. В таком
случае его можно считать своего рода внуком Всеединого. Однако кем
бы он в действительности ни был, важно лишь одно.
Сейчас идёт война между Богами,
и все мы являемся лишь орудиями их смертельной битвы.
В это время дедушка,
активировав багритий, рассёк ладонь узким ритуальным ножом и
положил руки на монеты в чаше, обагрив их своей кровью. Руны в его
глазах вспыхнули ярче, и я даже со своего места почувствовал мощную
ауру Силы, от которой всё внутри меня словно затрепетало,
откликнувшись на эту волну могущества. Не мигающим взглядом я
смотрел на восемьсот кершей, что медленно плавились под большими
старческими ладонями, будто от жара божественного пламени. И когда
монеты превратились в единую массу жидкого ржагонового металла,
дедушка медленно погрузил в неё пальцы, а затем плавно задвигал
ими, вытягивая податливую сталь вверх. Касаясь одними лишь
подушечками, он мастерски вылепливал из покорной ему массы
необходимую форму, и постепенно всё отчётливей стало проявляться
острие поднимающегося из жидкого металла клинка.