Бам! Бам! Бам!
Удары посыпались со всех сторон, и я
не знал, каким боком оборотиться к напавшим на меня ублюдкам, чтобы
они не отбили мне внутренности!
– Вот он! Держи его, пока не
укатился!
Сволочи! Они нашли мой перстень!
Я взвыл от досады и обиды, но тут же
получил новый удар под дых, а следом и по голове.
И свет погас.
О Чарна, за что ты так? Дать в руки
богатство, чтобы тут же его отнять?! Что за издевательства
судьбы!
Постанывая, я поднялся с земли и
попытался отряхнуться. Но бок тут же пронзила острая боль. Похоже,
эти говноеды сломали мне пару ребер.
Добравшись до своей ямы, я первым
делом перерыл весь лежащий в ней небогатый скарб… Ну конечно ничего
из добытого вчера не нашел. Хотя… Вру. Кое-что осталось.
Изображающая тощего мужика потертая статуэтка была втоптана в грязь
под соломой, что служила мне постелью.
– Хей! Кельт! Ты здесь? – раздался с
улицы взволнованный голос Нурса.
– Что туто стряслось, Кельт? –
завторил ему Лэг, приметив кровь перед землянкой.
«Пошли нахрен!» – хотел ответить я
им. Настроение было ни к черту… Но оборвал сам себя. Вожаку не
стоит показывать слабость, даже если он побит.
Скривившись, я вылез из своей ямы на
свет. Сегодня было пасмурно. Низкие тучи явно готовы были
просыпаться дождем. Лето в Аридоре заканчивалось, готовясь уступить
место длинной дождливой осени, затем короткой мокрой зиме, после
которой придет не менее дождливая весна.
– Ух ты… – протянул орченыш,
разглядывая мою побитую физиономию.
Я лениво слямзил его по башке, уселся
на корягу и приказал принести воды из ручья. Малец убежал,
– Хики приходил? – спросил Нурс,
присаживаясь рядом.
– Ага.
– Я был утром у «Гуся». Стражники из
Цитадели допрашивали Ухосверта.
Твою же мать! Только этого еще не
хватало! Нет, я был уверен, что вышибала никого не сдаст. Такое в
Гнилом Конце не прощают, но присутствие стражников в нашей дыре
означало, что подрезали мы вчера не отнюдь обычного мужичка.
– Хренова.
– Может, свалим от греха подальше?
Вон хотя б в порт?
Предложение было не лишено смысла… Но
работать в порту было дорого. Держащие его остроухие недоверчиво
относились к новичкам, и за право даже подбирать объедки драли с
них три шкуры.
– Я подумаю… – мне действительно
нужно было подумать. Но делать это тогда, когда у тебя голова
набита мягкой ватой от многочисленных ударов, не было ни желания,
ни сил.