Развалился
на стуле, вытянул ноги.
–
Танцуй или на х*й уматывай отсюда. У вас там, кажется, это мега везение –
остаться на сутки, двое, неделю. Так вот, или танцуй, или вали на хер!
Стиснула
челюсти и встала со стула, начала потихоньку двигаться…под обжигающие волны
спиртного, расходящиеся по телу. Мои глаза ищут его взгляд, мои руки, как и мое
тело, извиваются. Я солгала, ведь я умела танцевать, и он об этом знал. Потому
что у меня были лучшие учителя танцев, когда я стала содержанкой президента.
Меня учили всему. Я могла танцевать даже без музыки что угодно. Любой танец.
Смотрит
на меня, а пальцы крутят стакан, слегка подрагивает верхняя губа, он тяжело
дышит, или мне кажется, что его грудь вздымается сильнее и быстрее, а глаза
темнеют и уже отливают иссиня-черным, как сумеречное небо. Мне нравится эта
мрачная синева, она уже знакома и пугающа одновременно. Голодная, засасывающая
бездна мужской нескрываемой похоти. Я помню этот взгляд, и я знаю, что за ним
последует…и мое предательское тело наливается в ответ, извивается в ответ,
дрожит и манит. Оно управляет мной, а не я им. Оно истосковалось, оно жаждет
его рук, его губ, его плоти внутри. Оно жаждет всего, что он может мне дать,
включая боль.
Сигарета
тлеет между сильными пальцами…дымок поднимается к потолку. Когда я плавно
изгибаюсь, заманивая его руками, встряхивая распущенными волосами, резко
вскакивает со стула, тот с грохотом падает, и он, заломив мои руки за спину,
роняет меня грудью на стол.
–
Сука! – на выдохе, впиваясь обеими руками мне в волосы, – Сукааа, мать твою! Я
тебя разорву!
Придавил
изо всех сил к столу, раздвинул ноги, одну ногу подхватил под колено и,
опираясь на столешницу, резким рывком в меня, заставляя завыть и выгнуться,
тяжелая ладонь ложится шлепком на рот, затыкая мой крик удовольствия. И я сама
не верю, что этот крик сорвался с моих губ от одного проникновения, от первого
яростного толчка, от разрывающей наполненности.
–
Заткнись…Тваарь…Продаж…на..я…, – каждый слог сильным толчком, до самой матки,
так, что головка члена причиняет боль проникновением, трение по стенкам с
адской силой. Но вопреки всему меня подбрасывает от едкого возбуждения и
понимания, что он голоден, что его буквально колотит от бешеной похоти, и я
ощущаю, как из меня сочится влага, и грубые бешеные толчки начинают сводить с
ума, хочется сильнее, больнее, хочется так, чтоб перед глазами темнело, так,
чтоб с каждым толчком выбивалась разлука и каменная стена между нами. И я знаю
эту лихорадку, я знаю это нетерпение, знаю, какой он, когда его ведет, когда
нам обоим сносит крышу.