Бежать
прочь, содрогаясь всем телом, хватая снова такси, бросая сумку в багажник и
ощущая, как холодеет все тело, как перехватывает горло. Машина мчится к дому
Гройсмана.
Там
две скорые…Точнее, одна скорая и…вторая, та, что возит трупы. Из дома вывозят
каталку, на ней черный мешок. И я уже точно знаю, кто в этом мешке, потому что
внутри омертвевшие кусочки души покрылись инеем, и по щекам снова катятся
слезы.
Его
еще не закрыли до конца, и я вижу седые волосы и застывший профиль. Врачи
что-то говорят, что-то пишут, потом застегивают змейку, и я прижимаю руку ко
рту, чтобы не закричать.
Смотрю
в тумане, как уезжают скорые, как расходятся люди. Водитель моего такси куда-то
уходил что-то спрашивать там у толпы, пока я смотрела расширенными от ужаса
глазами на скорые, на черный мешок….и перед глазами видела лицо старика, его
седые волосы, его улыбку.
–
Говорят, хотели ограбить квартиру и зарезали старика…Какой ужас. Средь бела
дня. Что же это делается такое.
Тяжело
дыша, смотрю перед собой и ничего не вижу. Меня всю трясет.
– Куда
теперь? Вы ведь не выходите?
–
Яблоневая десять…
А пока
ехала слезы из глаз льются рекой…капают на подбородок, оставляют соленые
дорожки на щеках. И снова только вспоминать…снова представлять себе, как
увидела его когда-то впервые…И как он впервые рассказывал мне о себе. Как
уезжала с его помощью в Израиль. Чертов старый актеришка. Как он меня тогда
подставил. Ради своего хозяина. Вот кто был предан Айсбергу до самого конца, до
последней секунды.
***
Когда он открыл дверь в халате и в очках, я очень тихо сказала.
– Помогите мне сбежать отсюда…или я расскажу о вашем сговоре с
таксистом!
Он долго смотрел на меня, потом кивнул, и я вошла в комнату. Он
осмотрел коридор и запер дверь на ключ.
– Послушай меня внимательно, девочка. Я сразу пресеку твои попытки
шантажа – так вот, таксист был нанят не мной. Поняла? И не я ему платил за то,
чтобы тебя воспитывали.
– А кто платил?
– Ну ты же у нас умная. Сложи дважды два. Или, правда, только для
одного и пригодна. Все мозги между ног?
Удар был ощутимым слева. Там, где всегда больно последнее время.
Там, где поселился проклятый Айсберг и не морозит, нееет, он жжет меня,
испепеляет, и нет ни конца, ни края этим ожогам.
– Тогда почему тех…тех убрали, а его нет?