Блядовитая она. И дело не в количестве членов, побывавших у
Женечки между ног. Женщина может оставаться нормальной и достойной уважения,
даже если к двадцати годам сменила двадцать партнеров. Но если женщина своей «кормилицей»
себе ништяки нарабатывает, и трахает глазами парней своих подруг — это блядь. И
именно это блядство я четко увидел, когда Слава меня с ней познакомила.
И ведь красивая девка, чего греха таить. На автомате заценил
сиськи, талию, длинные ноги. Затем уже лицо. Красивая, сексуальная. Раньше бы
трахнул стопроцентно эту Женю. Тупо из-за блядского взгляда. Жестко бы отымел. Это
игра: женщина смотрит как прожженная сука, а мужчина наказывает за такой взгляд.
Раньше бы — да. А сейчас не торкает. Наоборот, злость взяла
и на Женю эту, и на Славу. И на днях впустил эту Женечку, надеясь, что Слава
все своими глазами увидит. Точно знал, что готовится «соблазнение века». Только
я ждал, что Женя якобы поскользнется в душе, разденется и попросит моей помощи.
Странно, что она до такого не додумалась.
Тупо не хочу, чтобы Слава хоть как-то с шалавой
взаимодействовала. И сейчас я почти выдохнул — поссорились, Слава начала
понимать, что за гнилой фрукт ее подружка.
—… костюмы уже сшили. Такая красота! Скоро медосмотр,
взвешивание, и дальше мне нельзя ни худеть, ни поправляться ни на граммульку,
когда все по фигуре точно подгонят. Я тебе фотки не буду показывать, на сцене
увидишь. И Игнат, — Слава накрыла мою ладонь, — я понимаю, что ты не фанат
балета. И заставлять тебя на него ходить часто не стану. Но на премьеру, уж
прости, ты придешь. С цветами. И в первом ряду, где соберутся халявщики, будешь
сидеть, смотреть на меня, и хлопать. Много. Часто. Так, что руки устанут. Считай,
что это принуждение.
— На все премьеры буду ходить, Слав. Не только на эту, —
заставил себя улыбнуться ей.
Она довольно выдохнула. Поверила. Да я и не врал — ходить
буду. С цветочками, и хлопать буду, и смотреть на нее. Но… бесит. Как же, сука,
бесит, и как же я ненавижу все это.
Ломает дико. Подвожу Славу в театр, сам прусь на работу. И
работаю ведь, не сижу как пятнадцатилетка и не страдаю херней, но все равно каждую
секунду помню — Слава не там, где должна быть. Не дома. Вокруг нее до хрена
людей, мужиков. Они прикасаются к ней, смотрят, трогают в этих сраных
поддержках во всех местах. Хочется приехать и утащить ее домой, запретить
танцевать, запретить общаться со всеми. Это — гребаный мазохизм. Вечером мы со
Славой встречаемся, я тащу ее в душ, и отмываю от чужих прикосновений, хотя
знаю что душ она принимает в театре. Мою ее, прикасаюсь к каждому миллиметру ее
тела, валю на кровать и снова делаю своей. А самого корежит.