Дюма восхитился театральным занавесом, который был сотворен прекрасным художником князем Гагариным, чей талант по мнению Дюма не уступал Рафаэлю или Рубенсу. Увидев росписи Гагарина в Сионском соборе, Дюма вновь назвал художника «великим».
На следующее утро Фино заехал за Дюма и, забрав его из гостеприимного дома Зурабова, где писатель остановился, отправился на знаменитый тифлисский базар, а оттуда к наместнику на Кавказе, генералу от инфантерии, князю Александру Барятинскому. Князь вручил Дюма два письма к нему от Евдокии Ростопчиной, которая в 1841 году провожала на Кавказ Лермонтова, описала это в письмах и прислала их в Тифлис, для передачи Дюма. Там содержались любопытные сведения о дуэли Лермонтова с Мартыновым и приводилась такая оценка его: «Пистолетный выстрел похитил у России – во второй раз – одну из самых дорогих ее национальных знаменитостей. Всего прискорбнее было то, что смертельный удар был нанесен на этот раз дружеской рукой… Напрасно свидетели пытались уладить дело: в него вмешалось предопределение. Лермонтов не хотел верить, что сражается с Мартыновым. „Неужели, – сказал он свидетелям, когда они передавали ему заряженный пистолет, – я должен целиться в этого молодого человека?“
Целился ли он или нет, но… последовало два выстрела, и пуля противника смертельно поразила Лермонтова. Так кончил в возрасте 28 лет, и одинаковой смертью, поэт, который один мог вознаградить нас за безмерную потерю, понесенную нами в Пушкине. Странная вещь! Дантес и Мартынов оба служили в Кавалергардском полку…»
А вечером Фино повез Дюма в персидскую баню, где омовение на восточный лад закончилось курением кальяна, что тоже весьма понравилось Дюма, и он на протяжении шести недель, проведенных в Тифлисе, через каждые три дня посещал персидскую баню. Когда же Дюма начинал размышлять над тем, что происходит на Кавказе, то из-под его пера вырвались такие строки: «Если народ однажды добровольно покорился, а потом восстал, значит, причина тут – дурное управление, на которое он было согласился, а потом осознал, что оно душит народ. Огромным несчастьем России на Кавказе было отсутствие единой политической линии, направленной к строго определенной цели. Каждый новый наместник прибывал с новым планом, никак не согласующимся с предыдущим и зависящим лишь от фантазии очередного начальника. Иными словами, в реальных кавказских проблемах России существует столько же анархии и безалаберщины, что и в кавказской природе… Надо бы написать целую историю Кавказа, или, точнее сказать, правителей Кавказа, от князя Цицианова до князя Барятинского, чтобы дать объяснение той бедственной войне, которую Россия поддерживает безо всякого результата на протяжении шестидесяти лет… Здесь могло быть куда больше промышленности, чем ныне, ведь промышленность, создавая благосостояние, ведет за собою цивилизацию, а вслед за ней и мир. Составить программу было легко, но следовать ей – трудно.