– Вы воскрешаете в моей памяти минуты, без сомнения, лучшие в моей жизни, но казавшиеся мне тогда самыми ужасными.
– Я понимаю это, ваше величество. Чтобы покорить природу в себе и других, необходимо усилие…
– Страшное усилие, – прервал меня государь. – Отчет, в котором отдаешь себе лишь много позже.
– Да, но в это время чувствуешь себя вдохновленным.
– Я этого не чувствовал, я исполнял лишь свой долг. В подобных случаях никто не может знать заранее, что он скажет. Бросаешься навстречу опасности, не спрашивая себя, как из нее выйдешь.
А в тот день, вернувшись с Сенатской площади, Николай взял Сашу за руку, и одетого в гвардейскую форму, вывел во двор Зимнего дворца, где стоял верный ему гвардейский саперный батальон, шефом которого был он сам. И это запомнил Саша. Казалось бы, слезы матери, всеобщее волнение, окружавшее его в Зимнем дворце, волнение столь необычное в сдержанной на проявление чувств царской семье, должны были заронить в его сердце ненависть к тем, кто стал причиной всего этого и заставил всех его ближних несколько часов трепетать за жизнь отца. Однако же этого не произошло… Через пять лет после тревожного дня 14 декабря, уже в 1830 году, отец как-то зашел на урок к сыну и стал слушать, как Жуковский рассказывает ему о событиях декабря 1825 года. Когда рассказ был окончен, Николай спросил: «Саша, как бы ты наказал их?» И мальчик, потупив глаза, тихо ответил: «Я бы простил их». А еще через семь лет после этого Александр первым из русских цесаревичей поехал в Сибирь.
Он не только с симпатией и интересом отнесся к декабристам, все еще отбывавшим наказание, но, возвратившись в Петербург, предстал перед отцом горячим их заступником, просившим помиловать бывших бунтовщиков и отпустить на свободу…
Встреча с де Кюстином происходила 14 лет спустя, но в тот вечер, – 14 декабря 1825 года – еще не остыв от только что полученных впечатлений, Николай был, несомненно, искренен с самыми близкими себе людьми – Константином и Остен-Сакеном. Да и как не быть искренним: ведь такое начало царствования даже из самых простых прагматических соображений действительно сильно вредило ему, а, кроме того, ставило лицом к лицу с темной, таинственной и необузданной силой российских карбонариев. И потому Николай решил лично удостовериться во всем случившемся и из первых рук узнать правду, какой бы ужасной она ни была.