А в то время, когда Николай был на площади, обе императрицы ожидали его в Голубой гостиной Зимнего дворца. Александра Федоровна волновалась необычайно сильно, в то время как императрица-мать сохраняла полное спокойствие. Все царские дети (а было их уже четверо – Александр и три его сестры – Мария, Ольга и Александра) жили в Аничковом дворце. Девочек решили оставить на месте, а за Александром поехали Кавелин и Мердер. Забрав мальчика и посадив его для конспирации в обычную извозчичью карету, Александра подвезли со стороны набережной к Зимнему дворцу и привели в Голубую гостиную. Увидев сына, мать обняла его, и мальчик почувствовал, как дрожат ее руки.
Через некоторое время стрельба прекратилась, и вдруг все сидящие в гостиной услышали дробь барабанов. Все заулыбались, понимая, что идет император. Эту сцену семилетний цесаревич запомнил на всю жизнь. Возвратившись во дворец, Николай увидел, что у императрицы из-за пережитых волнений начала трястись голова, и эти конвульсии не проходили у нее до конца жизни. А когда она испытывала моральные или физические страдания, болезнь обострялась.
Когда Николай и Александра Федоровна встретились впервые после мятежа, оба они были потрясены до крайности. Императрица упала на грудь мужа, и сам Николай почувствовал состояние близкое к обмороку. Воскликнув: «Какое начало царствования!» – император пошатнулся и упал на руки одного из приближенных.
Вечером 14 декабря, когда в Зимний дворец начали привозить первых арестованных, Николай писал командующему 2-й армией графу Остен-Сакену: «Любезный граф! Что могу сказать вам? Я ваш законный государь, и Богу было угодно, чтобы я стал самым несчастливым из государей, потому что я вступил на престол ценою крови моих подданных! Великий Боже, какое положение!» Те же самые чувства почти в тех же словах излил он тогда же и в письме к Константину Павловичу.
Правда, с течением времени Николай переосмыслил свое отношение к событиям 14 декабря 1825 года, по-новому оценив и свои собственные действия, но для этого потребовалось и много времени и немало размышлений. О том, каким виделось ему все случившееся тогда в Петербурге, рассказал в своей книге «Россия в 1839 году» Астольф де Кюстин, передававший свою беседу с Николаем следующим образом:
– Уже начало царствования обеспечило вам справедливые похвалы, а во время холеры вы поднялись еще на гораздо большую высоту. При этом, втором восстании вы проявили ту же власть, но сдержанную благородной преданностью человечеству. Силы никогда не покидали вас в минуты опасности.