— Мы три года сопровождали одного купца по восточным землям, —
сказал Эрик. — Там росли такие цветы. Мы тоже не знали о них,
впервые столкнувшись. Венков, правда, не плели, но как-то устроили
привал на поляне, сплошь заросшей ими.
Он усмехнулся, припомнив, как один из охранников не нашел ничего
лучшего, чем присесть в эти высокие стебли по нужде. Вечером над
бедолагой ржали всем отрядом, забыв о собственных болестях. Даром
что и остальные щеголяли волдырями, но не на заду же!
Поначалу, впрочем, Эрику и остальным одаренным было не до смеха.
Прежде, чем появились первые волдыри, прошло полдня, и поначалу
никто не понимал, что случилось, и откуда вдруг взялись ожоги. А
четверо одаренных не покладая рук залечивали язвы, оставшиеся после
волдырей. Шрамы наемников не пугали, но караван должен был
двигаться дальше, для торгового человека любая непредвиденная
остановка — потеря денег. А какое там двигаться, когда все в язвах,
точно прокаженные?
— Ты слишком молодо выглядишь для человека, три года
сопровождавшего купца, — сказал Гарди.
— Я рано начал, — ухмыльнулся Эрик. Добавил: — Могу показать
рекомендации, когда расположимся. К слову, мне оставаться среди
солдат или слуг?
— Нет, будешь с нами и оруженосцами, — сказал Гарди. — И
рекомендации я посмотрю. Но сперва покажи еще раз, как выглядят эти
растения. Без цветов ведь они тоже опасны?
— Да, особенно в жару.
Эрик огляделся и повел его к краю появляющегося лагеря. Подумав
немного, спросил.
— И все же, почему вы решили остановиться? Хаук говорил, что
велел нас не ждать.
— А до того он велел встать на привал, когда солнце будет в
зените. Лошади и люди должны отдыхать. Так что я в любом случае
искал место для привала… К слову, насколько все это серьезно? Хаук…
обеспокоен, а в таком состоянии он теряет способность внятно
изъясняться.
Эрик сказал бы, что Хаук напуган. То, что поначалу выглядело как
блажь новобрачной, превратилось в серьезную угрозу, и возможно, не
только для Аделы. И Гарди несомненно видит, что творится с его
родичем. Но насколько искренне его беспокойство? И насколько
откровенным можно с ним быть?
— Насколько серьезно состояние Аделы, сказать не могу, —
произнес Эрик, делая вид, будто не понимает намеков благородного,
дескать, скажи что ты сам думаешь обо всех этих случайностях. Его
наняли как довесок к женщине-охраннице, почти оскорбление, между
прочим, с точки зрения благородных. Так что он сражается, когда
велят, лечат, когда велят, не лезет не в свои дела и не размышляет
особо. Думает пусть лошадь, у нее голова большая.