«Лицо мое искривилось, и я заплакала от непонимания происходящего, от того, что я могу никогда не увидеть маму. Я заметила, что девочка в зеркале тоже плачет, а Падма обнимает ее. Эту руку я ощутила у себя на плече.
Тогда я спросила (на хинди!):
– Это я?»
Другими словами, как ты уже поняла, в зеркале была я, но совсем другая.
«Конечно ты, – а кто же еще, глупенькая? – ответила Падма.
Тут в комнату вошел темноволосый мальчик. Увидев меня, он важно сказал:
– Решми, ты снова заблудилась? Что из тебя получится дальше?
Губы мои задрожали, и я сказала, всхлипывая:
– Я не заблудилась, я живу в другом месте! Я вас не знаю!
Падма и мальчик, которого, как оказалось, звали Мукул и который являлся моим (или Решми) двоюродным братом, переглянулись и заговорили со мной, перебивая друг друга. Они пытались возбудить мою память, рассказывали мне про себя и про меня, даже назвали мне мою фамилию – Шривастава, но все тщетно. Я помнила и твердо знала, что я Рая Ковалева, что мне десять лет. Помнила всех своих одноклассников, учительницу Римму Ивановну и все, что со мной происходило, но этих симпатичных людей я видела впервые.
Потом пришли отец и мать Мукула – их звали тетя Джита (та, которая меня встретила) и дядя Сону, и они говорили обо мне, дядя Сону качал головой и гладил меня по волосам. Они решили, что я потеряла память.
На следующий день меня снарядили в школу. Мне дали платье в мелкую голубую и белую клеточку, синие штанишки, на шею Джита накинула мне синий шарф. Я слышала, как взрослые переговаривались и выражали надежду, что в школе, среди своих подруг, я вспомню что-нибудь. Также слышала, что дядя Сону высказал предположение, что я это устроила, чтобы меня не наказали.
Дети перед школой были одеты так же, как я и Падма. У мальчиков клетчатыми были рубашки. Вначале нас выстроили, как я думала, на линейку, а оказалось, на молитву. Затем мы вошли в школу.
Школа меня поразила: я училась отнюдь не в роскоши – школа в военном городке была размещена в бывшей солдатской казарме и представляла собой длинный коридор с классами по бокам. Но ее стены были отштукатурены, и на них помещались различные картинки, портреты, стенгазеты и др., парты и полы были покрашены. Здесь же, в классной комнате, куда меня завела Падма, три стены были неровно выкрашены в какой-то желтоватый цвет, а третья даже не отштукатурена. Небольшого размера окна располагались ближе к потолку. На стенах никаких украшений, а парты, – такой же формы, как у нас тогда, – были не покрашены. Дерево уже приобрело грязно-серый цвет с пятнами.