Я уютно устроилась в одном из больших кресел, обитых мягким бархатом сладкого шоколадного цвета. На небольшом столике передо мной расположилась солидная стопка старинных фолиантов, а также альманах современной научной жизни империи. Но мысли мои блуждают далеко от достижений науки…
Перед моим взором Гарри… Я так давно не видела его… Я представляю себе, как мои руки гладят его лицо… Проводят по губам… И как он прикасается ко мне в ответ… Что-то горячее и жаркое завязывается крепким узлом в глубинах моего тела…
Я ёрзаю, сжимая ноги. Хочу сесть в кресле, подтянув к себе ноги и обхватив их руками, как любит сидеть Алёнка, но, увы, мой огромный живот не даёт сделать даже этого. Горькие слёзы льются и льются из моих глаз…
Создатель, ежели ты и вправду есть, скажи, за что? За что я пострадала? Пострадала от обозлённых когда-то на маму и папу женщин. Меня же тогда даже не было! И я не виновата ни в чём и ни перед кем…
Злость на папу вдруг поднимается мутной чёрной волной в моей душе. Зачем он давал надежду на брак другим женщинам? Почему не подождал маму?
Я сама понимаю несправедливость, злость и нелогичность моих претензий, но ничего поделать с собой не могу.
Обида раскручивается злобной спиралью, порождая всё больше и больше тьмы в моей душе. Ежели папа виновен в моём несчастии, то как он посмел закрыть переходы в другие миры? Закрыть мне дорогу…
О Создатель, я осуждаю папу? Великого императора всея империи? Сие есть государственная измена, карающаяся годами суровой имперской тюрьмы, в лучшем случае…
Остатки разума говорят мне, что даже окажись я в сей момент в другом мире, я не смогла бы прогнать след от проклятия, поскольку не имею дара… Потому что во всех древних фолиантах в один голос говорится об одном: след подобного проклятия в крайне редких случаях гипотетически возможно прогнать лишь силой собственного дара…
И современные альманахи дружно вторят древним… Я вдруг понимаю в ужасе, что мне не удастся избавиться от проклятого следа, где бы я ни находилась и какие бы заклинания ни заучила…
Я всегда, всегда буду заперта в душной темнице безобразного тела.
Чёрное отчаяние захлёстывает меня. Я не могу больше сидеть на месте в уюте нашей библиотеки, я не хочу больше находиться в роскоши нашего императорского дворца. Я вскакиваю и, швырнув ценные старинные фолианты на пол, неуклюже переваливаясь на своих безобразных толстых ногах, выбегаю прочь.