Они совсем не смотрели по сторонам,
когда резко побежали. Может, по глупости, может, обработанные
выродками из "групп смерти", подталкивающими детей к самоубийству -
живьем бы сжигать этих нелюдей... Лишь на проезжей части одна из
них повернула голову и посмотрела, как показалось, прямо в глаза
Георгию. При этом в её зелёных глазках совсем не было страха - лишь
бесконечно много удивления... Будто школьница и не ожидала увидеть
на дороге летящую на неё со скоростью семьдесят километров в час
машину! Студент же на бесконечно долгое мгновение оцепенел - а
после резко вывернул руль влево, одновременно втопив педаль тормоза
до упора в пол. Последним, что он успел увидеть и запомнить, были
крупные буквы "Volvo", нанесенные на внешней части кабины
приближающего грузовика...
- Доктор, что с ним?! Что с
Жорой?!
Мама Георгия, чье лицо и глаза
распухли от долгого, практически беспрерывного плача, сама не
заметила, как крепко вцепилась в рукав униформа врача. Отец же
стоял позади - его глаза были сухими, но сам он буквально почернел
и весь как-то сжался,. Он будто все еще боялся поверить в
происходящее, и держался только лишь на ложной, абстрактной вере,
что все будет хорошо, одновременно придавленный жестокой
реальностью... Впрочем, хирургу, вышедшему на встречу с родителями
"тяжелого" пациента, не раз приходилось сообщать плохие новости
отчаянно надеющимся на чудо близким "безнадежных". Так что к их
мольбам и даже истерикам он давно привык и научился
абстрагироваться. Потому сейчас просто сообщил не самые радостные
факты, сохранив при этом лишь легкий налет участия в
интонациях:
- У вашего сына перелом ребер,
причем две из них пробили легкое, компрессионный перелом
позвоночника и закрытая травма черепа со сдавливанием головного
мозга. Мы сделали операцию, в настоящий момент жизни пациента
прямых угроз нет... Но он сейчас в коме третьей степени, так
называемой атонической. Было кровоизлияние в мозг, так что...
Никаких утешительных прогнозов я, увы, вам дать не могу.
Мама Георгия закрыла рукой рот,
отпустив рукав униформы и издав при этом какой-то малопонятный
писк; глаза ее тут же налились слезами. Вместо неё заговорил отец -
усталым, надтреснутым голосом человека, ни на что не надеющегося, а
просто говорящего то, что он обязан сказать: