Девана стояла у входа в овчарню. Она оперлась плечом о дверной
косяк. И с огромным наслаждением наблюдала за работой мужа. Девушка
тихонько сама скользнула в транс, чтобы лучше видеть
происходящее.
Паутина энергий вокруг мага и его подопечного цвела ярче радуги.
Нити сплетались и расплетались. Они покорялись воле мужчины.
Следовали звукам его глубокого голоса. А он будто пел для них,
баюкая и успокаивая. Он восстанавливал порванные связи и лепил
новые, как иной зодчий умело ремонтирует покосившийся домишко,
чтобы превратить его в крепкое жилище.
Конор расслабился, а монеты в мешочке из ледяных кусков металла,
который пожирает чужую жизнь с жадностью, наполнились
благодарностью. Золото ожило. Гулко запело в ответ, очищенное от
чёрного налёта. Оно жаловалось магу на то, как гнусно с ним
обошлись. И маг обещал, что всё позади. Ибо сегодня Самайн. Сегодня
нужно прощать и проявлять милосердие.
И острый запах крови, что витал вокруг юноши, наконец,
рассеялся. А на языке осел аромат душистого сена и чистой овечьей
шерсти.
Девана закусила губу, чтобы скрыть восторженную улыбку.
Ей нравилось, что она многому научилась благодаря усердию мужа.
Но ещё больше ей нравилось то, каким был он сам. Особенно в такие
моменты, когда работа почти завершена, а он думает, что на него
никто не смотрит.
Она любила его всем сердцем.
Крис отпустил энергии, а с ними и мальчика.
— Ну вот и всё, — хрипловато произнёс маг. — Амулеты оставь
себе. Носи ещё год до следующего Самайна, не снимая. И больше не
обманывай никого. Тогда уж точно проклятие к тебе не вернётся.
А потом ВарДейк встал, отряхивая колени. И повернулся к
Деване.
В его небесно-голубых глазах она прочла ответную любовь, в
которой нисколько не сомневалась.
Праздничные костры Самайна отгорели. Над чёрными головешками
кое-где ещё курился дымок. Скотину загнали под крыши хлевов, а люди
разошлись спать.
На рассвете ВарДейки въехали в крошечную деревеньку вблизи
Идариса. Здесь они без труда отыскали нужный двор и постучали в
облупленную зелёную дверь.
Запоздало залаяла собачонка внутри.
А потом дверь открыла низенькая старушка, толстенькая и милая.
Совсем как её бывшие овцы. На её округлых плечах лежала побитая
молью шаль, некогда цветастая и красивая. В седых волосах застряло
пёрышко от подушки. Но старушка не могла его увидеть. Потому что
глаза на её заспанном лице покрывала мутная пелена катаракты.