– Боже мой, страсти какие! А как же он догадался, что это она напустила порчу?
– Для отца это – плевое дело. Он говорит: если ведьма пялит на тебя свои глазищи, ясно – она колдует. Хуже всего, если она при этом бормочет; это значит – она читает «Отче наш» навыворот, задом наперед, – понимаешь?
– Слушай-ка, Гек, ты когда будешь пробовать кошку?
– Нынче ночью. Я так думаю, черти наверняка придут в эту ночь за старым грешником Уильямсом.
– Да ведь его еще в субботу похоронили, Гек! Они, поди, уж утащили его в субботнюю ночь!
– Глупости! До полуночи они не могли утащить его, а в полночь настало воскресенье. В воскресенье черти не очень-то бродят по земле.
– Верно, верно. Я и не подумал… Возьмешь меня с собой?
– Конечно, если ты не боишься.
– Боюсь! Ну вот еще! Ты не забудешь мяукнуть?
– Не забуду… И если тебе можно выйти, ты сам мяукни в ответ. А то в прошлый раз я мяукал, мяукал, пока старик Гейс не стал швырять в меня камнями, да еще приговаривает: «Черт бы побрал эту кошку!» Я выбил ему стекло кирпичом, – только ты смотри не болтай.
– Ладно. В ту ночь я не мог промяукать в ответ: за мной следила тетка; но нынче непременно мяукну… Слушай, Гек, что это у тебя?
– Так, пустяки – просто клещ.
– Где ты его нашел?
– В лесу.
– Что возьмешь за него?
– Не знаю. Неохота его продавать.
– Ну и не надо! Да и клещ-то крохотный.
– Ну, еще бы! Чужого клеща всегда норовят обругать. А для меня и этот хорош.
– Клещей в лесу пропасть. Я сам мог бы набрать их тысячу, если бы захотел.
– За чем же дело стало? Что же не идешь набирать?.. Ага! Сам знаешь, что не найдешь ничего. Этот клещ очень ранний. Первый клещ, какой попался мне нынче весной.
– Слушай, Гек, я дам тебе за него свой зуб.
– Покажи.
Том достал бумажку и осторожно развернул ее. Гекльберри сумрачно глянул на зуб. Искушение было сильнее. Наконец он спросил:
– Настоящий?
Том вздернул верхнюю губу и показал пустоту меж зубами.
– Ну ладно, – сказал Гекльберри. – Значит, по рукам!
Том положил клеща в коробочку из-под пистонов, еще недавно служившую тюрьмой для жука, и мальчики расстались, причем каждый чувствовал, что стал богаче.
Дойдя до школы – небольшого бревенчатого дома, стоявшего в стороне от всех прочих зданий, – Том зашагал очень быстро, словно добросовестно спешил на урок. Он повесил шляпу на колышек и с деловитой торопливостью устремился к своей скамье. Учитель, восседая, как на троне, на высоком плетеном кресле, мирно дремал, убаюканный мерным жужжанием класса. Появление Тома разбудило его.