Ойя мотнула головой и продолжила
бодрее:
– От страха прямо умереть можно, вот
честно… Я уже научилась: надо пошевелить мизинцем. Если пошевелишь
мизинцем, то все проходит, и он исчезает.
Ойя – сильная, жизнелюбивая девочка.
Конечно, она не догадывается, что за сущность пьет ее жизнь в те
минуты, когда она уже не спит, но двигаться еще не может. Она
умница, она сопротивляется. Впрочем, это ее не спасет, только
оттянет время… Так же как и очелье с изображением тресветлого
солнца.
– А просыпаешься ты в постели или
посреди комнаты?
– Когда снится этот сон – то в
постели. А если другой, то, бывает, и нет.
– А нянька что же, не слышит, как ты
встаешь?
– Не-а. Она глуховата и спит всегда
очень крепко. Да еще и похрапывает, – хихикнула фрели.
– Давай, другой сон рассказывай тоже.
Я не буду смеяться.
– Ладно, – она вздохнула. – Другой
сон как раз нестрашный, хотя должен быть страшным. Мне снится, что
я не здесь сплю, а в другом каком-то доме. Снится, как просыпаюсь и
иду куда-то, и так мне хорошо от того, что я иду, что вокруг ночь и
никого нет, тишина, луна светит, земля под ногами мягкая и
прохладная. И прихожу я на кладбище. Вот должно же быть страшно,
правда?
– Наверное, – согласился Лахт.
– А мне нисколечко не страшно, только
хорошо. Хочется прохлады, свежести хочется. И тогда опять
появляется он, тот же самый, который не может ходить. И он никуда
не идет, он сидит на могильном холмике и подзывает меня к себе
пальцем. И я к нему иду, но мне всегда что-нибудь мешает подойти
вплотную: то я спотыкаюсь и падаю, то кто-нибудь меня громко зовет,
то кто-то за руку хватает, как ты вчера. В общем, я до него пока ни
разу не дошла… Вот тогда я просыпаюсь посреди комнаты.
Да, этот сон был гораздо хуже.
– А с тех пор как ты начала во сне
ходить на кладбище, первый сон тебе сниться перестал?
– Не-а. То один снится, то другой. И
еще разное похожее…
Почему она не пожаловалась отцу или
матери? Дядюшке, дедушке Юру, няньке? Ведь с легкостью выложила
свои страхи Лахту… Не понимает опасности, которая ей грозит?
– А не случалось тебе увидеть в
зеркале что-нибудь страшное?
Она помедлила, прежде чем ответить.
Но ответила довольно твердо и без излишнего нажима:
– Нет, не случалось.
– А проснуться посреди комнаты перед
зеркалом тебе не доводилось?
– Нет, – сказала она – как отрезала.
Что может быть страшнее ночной встречи с упырем? Ничего – для юной
девы. Наверное. И ее последнее «нет» более всего говорило не о ее
страхе, а о том, что разговор о зеркалах ей неприятен.