– Как странно, Данечка, там выживают, а здесь живут. Хотя, казалось бы, по логике вещей и природы, все должно быть наоборот. И все-таки жить бы мне хотелось только там. А вот умереть…
Мы остановились но пригорке, усыпанном белыми ромашками. Солнце медленно уплывало вниз, за горизонт, оставляя красные полосы на мягком лиловом небе. Бабочки кружились возле цветов и звонко стрекотали кузнечики. Мне запомнился этот вечер, и этот закат, и это прощание. Тогда я еще не знал, что навсегда.
– А вот умереть, – задумчиво повторила Марианна Кирилловна, – наверно, я бы хотела здесь. Могилы людей должны быть рассыпаны по полям, лесам, возможно, морям. Это как-то естественнее. Только не в городах. На природе смерть выглядит вовсе не страшной и даже логичной. А в городе нужно жить и выживать. Вы не находите?
Я пожал плечами, собираясь уже возразить, но она прервала меня:
– Не отвечайте. Вам еще рано думать о смерти. И все же умереть здесь было бы верным. Здесь каждый день что-то рождается, что-то умирает, но это не выглядит трагедией. Напротив, это предстает панорамой вечной, беспрерывной жизни.
– Пожалуй, – согласился я. И наклонился возле зеленого лопуха, на котором уютно примостилась маленькая желтенькая букашка. – Этому жучку жить всего один день.
Марианна Кирилловна наклонилась вслед за мной, внимательно разглядывая насекомое.
– Подумать только. Всего один день! Впрочем, этого бывает достаточно, чтобы ощутить всю полноту жизни. А бывает – и всей жизни мало, чтобы ее понять.
– Приезжайте на следующий год, Марианна Кирилловна. Я вас буду ждать.
Ее морщинистые щеки запылали. И она мило улыбнулась.
– Спасибо, Даня. Как ни странно, но вы, пожалуй, единственный человек, кто меня где-то ждет. Вот видите, мне не хватило целой жизни…
Подул легкий ветерок, букашка соскользнула с лопуха и растворилась в зеленой траве. Солнце по-прежнему катилось все ниже и ниже, оставляя за собой на небе алые следы.
А на следующий год, когда я принес охапку сирени в ее номер, маленькая шустрая горничная сказала, что Марианна Кирилловна не приедет.
– Не понял, – машинально ответил я, ставя цветы в трехлитровую банку.
– Да умерла твоя костюмерша. Царство ей небесное. – Горничная проворно перекрестилась.
Я сидел в номере Марианны Кирилловны, тупо уставившись на цветы.